— Дочь? — удивленно спросил я.
Форнелла плотней закуталась в шерстяную шаль, зябко поежилась.
— Да, его дочь. Я однажды встретила ее. Поверьте, одного раза более чем достаточно.
— Генерал с дочерью подобны вам? Они еще живы?
— Проходили века, генеральское безумие росло, жажда победы над альпиранцами превратилась в манию и привела к ужасному поражению. К тому времени Совет состоял лишь из тех, кто получил благословение Союзника. Он через своих слуг сообщил, что славной карьере генерала требуется срочное завершение. И тогда главный убийца Совета обеспечил желаемое. А если королева говорит правду, этот убийца скончался вместе с королем Мальцием.
— Так что, дочь генерала убила своего отца?
— Милорд, она убила несметное количество людей по всему миру. Если нам повезло, она навсегда покинула его. Но в последнее время везение становится все более редким товаром.
— Ваша мать еще жива? Она тоже приняла благословение Союзника? — спросил я.
Форнелла покачала головой, заглянула мне в глаза, тепло улыбнулась.
— Нет. Она состарилась и умерла, хотя я умоляла ее присоединиться ко мне в новой эре бесконечной жизни. Моя мать одна знала истинную природу наших отношений с Союзником, хотя никто не хотел ее слушать. Моя мать знала, что именно притянуло Союзника.
— И что же?
— Власть. Потому первыми из Совета были избраны не самые богатые, но самые влиятельные и сильные. Раздача благословений не произошла быстро, дар получал один человек в несколько десятков лет, и потому выбор казался случайным капризом существа, для нас почти неотличимого от бога. Но моя мать прожила долго и увидела, что к чему. Каждое благословение увеличивало власть Союзника над нами, каждый дар все более превращал нас в слуг. В последний раз, когда меня допустили к ней, я услышала от мамы лишь одно слово — а затем мне запретили появляться в ее доме. Маме тогда было девяносто, она казалась кучкой обернутых сухой кожей костей на огромной кровати. Но ее разум оставался по-прежнему острым, а глаза — проницательными и живыми. Говорила она чуть слышным шепотом, но я отчетливо различила то слово и тогда посчитала его прощальным ругательством озлобившейся, разобиженной старухи.
Форнелла замолчала, посмотрела на юг, где у горизонта виднелась полоса тяжелых туч. Нам предстояла беспокойная ночь. Хотя какой тут покой, бок о бок с Форнеллой?
Ветер трепал ее волосы, и я заметил в них больше седины.
— Всего одно слово, — повторила Форнелла. — Рабыня.
Как я и ожидал, спокойно поспать не удалось. К ночи море разволновалось, дождь хлестал мутное стекло иллюминатора, ветер выл в сотнях корабельных щелей. Форнелла лежала на спине, дышала медленно и размеренно. Я примостился на боку, лицом к стене. Я снял обувь, но помимо того был полностью одет. Форнелла же сбросила одежду без малейшей тени смущения и скользнула в постель рядом со мной. Мы почти час пролежали молча, лишенные отдыха бурей и нашей странной ситуацией.
— Милорд, вы ненавидите меня? — наконец спросила пленница.
— Ненависть требует страсти, — ответил я.
— «Песни золота и пыли», стих двадцатый. Не признак ли тщеславности — постоянно цитировать себя?
— Как я сообщил в предисловии, этот стих основан на древней оде западных горных племен.
Женщина тихонько рассмеялась.
— Ах, значит, я не бужу вашей страсти? Но это и не удивительно, учитывая ваши предпочтения. Но женщине, привыкшей к мужскому обожанию, все равно немного обидно.
Она зашевелилась, повернулась на бок.
— Так кто он? Человек, которого, как вы говорите, любили?
— Я не стану обсуждать это с вами.
Должно быть, она уловила что-то в моем голосе и потому испустила картинно тяжелый вздох перед тем, как снова взяться за меня.
— Может, у меня все же есть кое-что, способное разжечь вашу страсть. По крайней мере, страсть к познанию. Крупица знания о Союзнике.
Я скрипнул зубами, подумал, что вполне могу возненавидеть ее, и повернулся. Она лежала, уперев руку в подушку, сумрак скрывал все, кроме глаз.
— Ну так расскажите.
— Имя.
Я сел, спустил ноги с кровати.
— Селиесен Макстор Алюран.
Я ожидал грубого жестокого смеха, но женщина спокойно и раздумчиво проговорила: