— Она запомнила тебя. Ты отнял у нее добычу, и ненависть велика.
Он вспомнил шипящую, разъяренную сестру Хенну, прижатую к стене.
— У тебя ее память? — спросил он.
— Лишь часть. Она очень стара, хотя и моложе своих сестры и брата, и не столь смертоносна. Она в равной мере боится и ненавидит их. Мне достались от нее навыки целителя, приобретенные в Пятом ордене, ритуалы, которые проводила жрица на далеком юге Альпиранской империи, умение обращаться с ножом, принадлежавшее воларской рабыне, посланной умирать на потеху публике.
— Ты знаешь, когда Союзник впервые завладел ею?
— Ее ранние воспоминания — смесь страха и растерянности, а ярче всего там зрелище горящих хижин из соломы и глины. — Кираль помимо воли вздрогнула. — Затем видение пропадает, и она слышит его голос.
— И что он говорит? — спросил Ваэлин.
— Она всегда старалась спрятать эту память, предпочитала вспоминать века, заполненные убийствами и обманом.
— Я сочувствую тебе. Должно быть, это… это больно.
— Не слишком. Я вижу это во сне, — пожав плечами, сказала Кираль.
Она посмотрела на ветви большого дуба над головой и тихонько улыбнулась, показывая рукой на широкую развилку сука вблизи ствола.
— Вон там ты любил сидеть и глядеть, как отец ухаживает за лошадьми. — Улыбка вдруг угасла, и Кираль добавила хмуро: — Отец боялся тебя, хотя ты и не знал об этом.
Ваэлин смотрел на дуб и молчал. А ведь из детства запомнилась только радость возни с отцом, счастье и смех. Похоже, детские глаза видели больше, чем оставила память.
— У тебя сильная песнь, — сказал Ваэлин.
— Твоя была сильней. Я слышу ее эхо. Наверное, тяжело потерять столько силы.
— В юности я боялся ее. А со временем понял, что это — драгоценный Дар. Мне очень не хватает его.
— И поэтому по приказу Малессы я стану твоей песнью.
— И что же она приказала?
— Я слышу голос, зовущий меня издалека, с востока, — ответила Кираль. — Это очень старый напев и очень одинокий. Поет человек, не способный умереть. Ты уже встречал его.
— Как его зовут?
— Я не знаю, но музыка несет образ мальчика, однажды предложившего укрытие от бури, рискнувшего жизнью, чтобы спасти этого человека и его подопечную.
Эрлин.
Память обрушилась лавиной, и все встало на место: и ярость, с какой Эрлин кричал в ту ночь, и его странствия по всему миру, и равнодушное лицо, когда он поделился правдой об отце Даверна.
— Эрлин, Реллис, Гетриль — у него сотни имен, — сказал тогда Макрил, но Ваэлин знал, какое имя носил тот человек в самом начале своего пути.
Ваэлин вспомнил, как Эрлин глядел на ярмарочное кукольное представление.
— Керлис Неверный, — прошептал Ваэлин, — проклятый бессмертием за отрицание Ушедших.
— Это легенда. У моих людей есть другая. Они говорят о человеке, оскорбившем Миршака, бога Черных земель, и за то обреченном рассказывать историю, у которой нет конца.
— Ты знаешь, где найти его?
— И я знаю, что он важен для нас, — ответила Кираль. — Песнь наливается силой, ощущением цели и предназначения, когда касается Эрлина. Малесса верит, что он необходим нам для победы над существом, командовавшим поработившей мое тело тварью.
— И где же он?
Кираль виновато улыбнулась и поморщилась из-за шрама на лице.
— Он за льдом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Френтис
Перед тем как сесть на свое место, она останавливается и обводит взглядом Совет, заседающий за идеально круглым столом. Перед нею двадцать человек в тонких красных мантиях. Зал Совета располагается на среднем этаже башни. Советников затаскивают на такую высоту сотни рабов с помощью хитрой системы канатов и блоков, тянущихся вдоль монолитной башенной стены. Хотя советники благословлены бессмертием, они не очень любят взбираться по длинным лестницам.
Женщина терпеливо выносит церемонию открытия, и наконец Арклев объявляет начало четвертого и последнего заседания Совета в восемьсот двадцать пятом году империи. Рабы-писцы с неестественной скоростью заполняют бумаги, Арклев монотонно нудит, представляя всех по очереди, и наконец доходит до нее.
— И только что вошедшая в Совет на место рабовладельца женщина… э-э…
— Я хочу быть записанной просто как «Голос Союзника», — говорит женщина и бросает значительный взгляд на писцов.
Арклев сбивается, но с завидным мастерством берет себя в руки и невозмутимо продолжает:
— Как вам угодно. А теперь приступим к первому пункту нашей повестки дня…
— В повестке дня лишь один пункт — война, — прерывает его женщина. — Сегодняшнее заседание — только о ней.