За два месяца до торжественной церемонии, 24 марта 1953 года, скончалась во сне в возрасте восьмидесяти пяти лет королева Мария. Ей отдали последние почести в Вестминстерском зале и погребли в часовне Святого Георгия в Виндзоре. Ее сын, герцог Виндзорский, присутствовал на похоронах, однако ни на поминальный ужин, ни на коронацию королева его не приглашала, согласившись с Черчиллем, что “для отрекшегося короля это будет ни к чему” (71). “Спеси моим родственничкам не занимать”, – писал уязвленный герцог жене (72).
Подготовка к коронации сплотила Британию в патриотическом порыве и радостном ожидании, тем более что страна постепенно выкарабкивалась из экономического застоя и послевоенных лишений. “Словно возрождающийся феникс. Все поднимается из пепла. Глядя на эту молодую красавицу-королеву, хотелось верить, что дальше будет только лучше и лучше” (73), – вспоминает принцесса Маргарет. Пусть новая Елизаветинская эпоха, о которой говорил Черчилль, была всего лишь утопией, но на какое-то время она завладела мыслями британцев и подчеркнула важность роли монарха как “государственного символа, символа нашей страны и стража нашей национальной гордости” (74), говоря словами Ребекки Уэст.
Неделями королева зубрила до мельчайших нюансов трехчасовую церемонию. Несколько раз она встречалась (75) с Джеффри Фишером, 99-м архиепископом Кентерберийским, который посвящал ее в духовный смысл различных обрядов и разучивал с ней молитвы, которые предстояло произнести. Королева ежедневно репетировала слова и движения в бальном зале Букингемского дворца, набросив на плечи сшитые вместе покрывала с пристроченными к подолу грузиками, изображающие тяжелое платье со шлейфом. За свой рабочий стол она садилась в двухкилограммовой с лишним короне святого Эдуарда, которой короновали еще Карла II, и слушала записи с коронации отца.
Постановкой церемонии заведовал 16-й герцог Норфолкский, невысокий, румяный, весьма исполнительный пэр, носивший также титул граф-маршала (то, что роль постановщика досталась ему, само по себе парадоксально, поскольку в результате исключительно протестантской церемонией руководил католик) [11] . Его жена Лавиния, герцогиня Норфолкская, заменяла королеву на многочисленных репетициях в Вестминстерском аббатстве, часть которых прошла под пристальным наблюдением Елизаветы II. Шесть фрейлин королевы, незамужние дочери наследственных пэров высочайшего ранга (герцогов, графов и маркизов), обязанностью которых было нести мантию, также многократно репетировали в аббатстве и один раз во дворце. На вопрос, не сделать ли во время церемонии перерыв для отдыха, королева ответила: “Я выдержу. Я сильная как лошадь” (76).
Смотреть коронационное шествие в Лондон прибыло около миллиона человек, сорок тысяч из которых составляли американцы. В официальную делегацию из Соединенных Штатов, возглавляемую генералом Джорджем Маршаллом, входили губернатор Калифорнии Эрл Уоррен и генерал Омар Брэдли. Кроме того, среди зрителей присутствовала двадцатичетырехлетняя Жаклин Бувье – будущая супруга президента Джона Кеннеди, а тогда корреспондент “Washington Times Herald”, ведущая своеобразные репортажи с места событий. Благодаря ей читатели узнали, что “все свергнутые монархи (77) остановились в “Кларидже”, а также о том, что в день коронации дамам пришлось назначать укладку волос на половину четвертого утра, чтобы успеть рассесться по местам в половине седьмого уже в диадемах, а “это дело не быстрое” (78).
В ночь перед коронацией сотни тысяч зрителей, невзирая на невыносимый холод, пронизывающий ветер и ливень, застолбили себе места вдоль пути следования процессии, которая начиналась в девять утра. В шествии участвовали двадцать девять оркестров и двадцать семь экипажей, а также тринадцать тысяч военных, представляющих порядка пятидесяти национальностей – в том числе индийцев, пакистанцев, малайцев, фиджийцев, австралийцев и канадцев. Сердца зрителей покорила своим “обаянием и широтой натуры” (79) королева государства Тонга (британской территории в южной части Тихого океана) Салоте, которая ехала, несмотря на непогоду, в открытом ландо, “закутанная в пурпурный шелк, и великолепный плюмаж на ее короне развевался по ветру” (80).