- Конечно, конечно, об чем речь, - суетливо согласился тот.
- Расслабься, я сказала. Деньги я действительно верну. И ни тебя, ни подругу твою не трону. Мне сейчас помощь нужна. Не обижу... Или так: если мне сейчас поможешь, когда-нибудь и я - тебе. А помощь невидимки может быть незаменимой.
- Соглашайся, соглашайся, - выказывая чисто женскую дальновидность (или жадность?), затараторила Амалия. А Гога, видно, действительно, наконец, расслабившись, развел руками:
- Могла бы и не спрашивать, Маруся... Дай-ка, я хоть потрогаю тебя.
Секунду поколебавшись, Маша опустилась на колени возле дивана, взяла в свою ладонь гогину руку, положила ее на свое лицо.
Тот, убеждаясь в ее материальности, ощупал нос, губы, волосы, прошелся по шее, груди (по старой памяти Маша позволила ему это), затем улыбнулся наконец-то искренней, почти счастливой улыбкой и неожиданно заставил Машу покраснеть, заявив с причмокиванием:
- Хороша, чертовка!
- Хороша Маша, да не ваша, - несмотря на испуг, ревниво проворчала Амалия.
- Вот-вот! - строго сказала Маша, но и сама почувствовала, что голос ее прозвучал как-то уж слишком тоненько. Неубедительно.
Довольно хохотнув, Гога окончательно успокоился:
- Ладно, Маруся. Чего тебе надо-то?
Помолчав, Маша ответила:
- Понимаешь, Гога... меня никто не арестовывал.
- Так это не ты, что ли? - ткнул пальцем Гога в бумажку на стене.
- Вроде, я... Только не было меня там... Вот в этом я и хочу разобраться.
- Ясненько, - покивал Гога, - ясненько... - И вдруг обернулся к "Мышонку": - Ты бы поесть собрала, а? У нас все-таки гость. Она, хоть и невидимая, а кушать тоже хочет...
Действительно, два батончика "Сникерс" за сутки - не самая сытная пища.
..."Мышонок" уютно повизгивал, наблюдая за тем, как в пустоте над столом исчезают куски мяса жареного под сметанным соусом, хлеб и ломтики овощей из приготовленного ею салата. (Только теперь Маша смогла по достоинству оценить Гогин выбор подруги жизни: готовила Амалия отменно.) "Мышонок" повизгивал, а Гога и Маша, то и дело перескакивая на захватывающие воспоминания, говорили о том, что и где им предстоит делать.
Собственно, Маша и сама толком не понимала, какую именно помощь она ждет от Гоги. По большому счету, ей просто нужен был ХОТЬ КТО-ТО. Одиночество, отсутствие близких людей угнетало ее. А теперь, прочтя эту газетную вырезку, она растерялась и вовсе... Да что там вырезка! Гога сказал ей:
- Как тебя менты повязали, я сначала-то по телику увидел, в "новостях"... Я сам-то тебя только раз в жизни видел, да и то - мельком, когда Прорву покоцали. Али-Бабе позвонил, а он телевизор не смотрел. Так я потом пол дня перед телеком сидел, все ждал, может, повторят, чтобы на видик записать. И повторили! Я Али-Бабе запись показал, он говорит: "Маруся. Никакой ошибки..." Тут-то у меня чуток и отлегло от сердца...
- Ну спасибо!
- А ты как думала? Я как узнал, что они Кису твоего пришили, так, думаю, все - хана нам всем.
- Жив он... Да и не в этом дело... А запись у тебя не сохранилась, скорее, не спросила, а констатировала она.
Гога хлопнул себя по лбу:
- Точно! Есть!
Информационный сюжет об ее аресте был совсем коротким: за кадром звучал комментарий журналиста, почти дословно совпадающий с газетным текстом, а на экране мелькали какие-то люди, милицейские машины, роскошное фойе какого-то учреждения... И вот через это-то фойе и волокли ее двое спецназовцев - к дверям, на улицу. Всего - секунд пять-шесть.
Пока съемка велась в помещении, Маша еще сомневалась, но вот камера переместилась на тротуар, под яркий солнечный свет, оператор дал крупный план, и Маша ясно увидела себя. Именно СЕБЯ. Сомнений быть не могло. Даже свитер она свой узнала... Слезы на глазах...
Под конец комментатор продиктовал те же телефоны, что были указаны в публикации, внизу экрана пробежали цифровые титры.
Гога выключил телевизор. Маша глянула на себя в зеркало. Те же глаза. Те же слезы.
- Давай-ка, Маруся, позвоним, для начала, - предложил Гога. - Типа, мы - свидетели. Придумаем чего-нибудь. Хотя мне, ох, как не охота с прокуратурой связываться!..
Маша провела рукой по лицу, утирая слезы (хорошо, ее хоть не видят):
- Ты и не будешь связываться. Меня проводишь, и все.
- Добро.
- А как, к стати, Шахиня поживает?
- Кто ж ее знает. С тех пор, как она с Кисой твоим в бега подалась, я и не видел ее. И век бы еще не видел.
- И меня.
- А тебя я и так - не вижу. Теперь, правда, кажись, увижу - ты же раздваиваться стала...
Но Маша уже не слушала его, а, взяв радиотелефон, набирала номер. Что сказать? С чего начать разговор?
- Дежурный слушает.
- Здравствуйте. Я - по "делу Маруси".
- Одну минуту. Соединяю.
В трубке колокольчиками проиграла какая-то мелодия, затем прозвучал властный, слегка раздраженный мужской голос:
- Да! Слушаю вас.
Маша слегка оробела:
- Я по "делу Маруси"...
- Вы можете назвать себя?
- Не хотелось бы.
- То есть вы желаете остаться инкогнито. Хорошо. Что вы имеете сообщить?
- Все. Я знаю о ней все. Каждый ее шаг.
- Вот как. - Голос слегка смягчился. - Тогда не хотелось бы по телефону. Может, вы могли бы подъехать сюда?
Маша уже сумела взять себя в руки. Пусть у простых смертных при слове "прокуратура" сердчишко колотится, ей-то чего бояться? И она решила говорить с позиции силы:
- Но у меня есть условие.
На том конце провода помолчали. Потом раздался мягкий смешок, и голос поинтересовался:
- Ну-ну, и что же это за условие?
- Она должна присутствовать при разговоре. Иначе, я не скажу ни слова.
- То есть, вам необходима очная ставка?
- Пусть так.
- Нет проблем. Сегодня подъедите?
Внезапно Маша испугалась. Очная ставка с собой...
- Нет, лучше завтра... Во второй половине дня.
- В четырнадцать ноль-ноль.
- Хорошо.
- Записывайте адрес. - Он продиктовал, затем добавил: - Если бы вы назвали себя, выписал бы вам пропуск. А так - придется встретить на вахте. Как я вас узнаю?
- Я... - начала Маша, но тут же спохватилась. - Вы меня узнаете. Точно узнаете.
- Вы уверены? - в голосе звучало то ли сомнение, то ли тщательно скрываемое возбуждение. Маша промолчала, и он продолжил: - Хорошо, договорились. Завтра в два я встречу вас на вахте, возле дежурного. Постарайтесь не опаздывать.