Его удивляет мой порыв.
— Да ничего страшного. Просто мы с Марси сейчас немного на взводе. Твоя сестра вернулась домой с воплями о том, что жизнь окончена. С ней сейчас Марси. Думаю, дело в том парне, с которым она встречалась.
Кэролайн. Я и забыла про нее.
— Они расстались. И, уверяю тебя, это к лучшему.
— Тебе лучше знать. — Папа засовывает руки в карманы штанов и подозрительно косится на меня. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?
— Просто плохой день.
Сложно сказать, купился ли он на это. Он изучает меня еще пару секунд, а потом похлопывает по спине и отпускает, сказав, что если я захочу поговорить, то он будет в гараже.
Я обнаруживаю Марси и Кэролайн в спальне сестры. Они сидят на розовом покрывале, окруженные целым легионом мягких игрушек. Три игрушки Кэролайн душит в своих объятиях. Если бы Гровер не был синим изначально, сейчас он бы точно посинел. Головой сестра уткнулась в подушку, которая покоится на коленях у Марси. Подушка, конечно, отчасти заглушает вопли, но обстановка от этого не становится менее накаленной. Марси ласково гладит Кэролайн по волосам и поминутно вставляет в ее рыдания понимающее: «Знаю, знаю». Заметив меня, она подносит палец к губам.
Кэролайн неожиданно поворачивает голову набок:
— ...а потом он сказал: «Я боюсь, что ты — не та, кого я ищу, Кэролайн», — она потрясающе точно копирует интонации Влада, но весь эффект пропадает из-за икоты и всхлипа в конце фразы. — Что он вообще имеет в виду? Как можно знать, кого именно ты ищешь, если тебе всего семнадцать?
— Понимаю, дорогая. Я тебе как раз именно об этом и говорю, — утешает ее Марси, отводя локон спутанных светлых волос от лица Кэролайн. Благодаря этому сестра наконец замечает меня.
— Я так понимаю, ты уже все знаешь, — она шмыгает носом, — Влад бросил меня сегодня после уроков. Все знают про это. Даже мисс Кейт, — последнее замечание вызывает новый поток слез.
— Знаю. Мне жаль, Кэролайн, — я присаживаюсь на свободный от пушистых существ уголок кровати, — но поверь мне, так будет только лучше.
И безопаснее.
Сначала она не отвечает, и я пугаюсь, что сказала что-то не то. Я не хотела, чтобы это прозвучало как всезнающее «Я же тебе говорила!», но иногда подобные интонации появляются у меня в голосе помимо моей воли.
— Да, — говорит она наконец, — ты была права. Он подонок. И еще, — она хочет что-то добавить, но вначале поворачивается к Марси, — мам, закрой уши.
Марси послушно прижимает ладони к ушам, очевидно, пытаясь развеселить своей демонстративностью расстроенную дочку. Одновременно она поворачивается ко мне и беззвучно, одними губами шепчет: «Если это наркотики, скажи мне».
— А еще, — продолжает Кэролайн, убедившись, что уши матери надежно прикрыты, — он не очень-то хорошо целуется. Он прокусил мне губу. И очень хотел снять с меня рубашку.
Приятно, по крайней мере, что ссора с мальчиком не убила в Кэролайн ее страсть сообщать ненужные подробности. Раньше меня раздражала эта ее черта, но теперь она мне даже в каком-то смысле нравится. Если вспомнить дикий вопрос Влада, который он задал Линдси в лесу, то начинает вырисовываться некая общая картина. Влад ищет девушку с какой-то определенной меткой на теле. Но с какой? Родинкой? Огромным родимым пятном? Татуировкой, гласящей: «Умираю как хочу стать поклонницей вампиров»? Этот вопрос явно стоит поставить на первое место в списке дел на ближайшее время. Ну, может быть, на второе — сразу после вопроса о том, что подразумевается под «стиранием памяти».
Я решаю, что пора уходить.
— Кэролайн, ты знаешь, где меня найти, если захочешь поговорить.
Я сжимаю ее плечо. Она отчаянно и несколько сопливо обнимает меня в ответ, так что мои руки нелепо прижимаются к телу, и тут же отстраняется.
— Почему ты надела шарф? — любопытство пересиливает в ней жалость к себе. На моей шее красуется черный старый шарф, которым я обернулась в машине, чтобы спрятать уродливые раны. Кэролайн, как никто другой, способна переключаться на модные советы прямо в разгаре своего истерического припадка.
— По-моему, я простудилась.
— Он не подходит к твоей одежде, — на ее глаза снова наворачиваются слезы, — он бы больше подошел к темно-синему пиджаку.
Чтобы подбодрить ее, я задерживаюсь и выслушиваю еще несколько раундов словесного избиения Влада. Когда, наконец, мне удается сбежать к себе в комнату, я подхожу к большому зеркалу и избавляюсь от шарфа. Кожа покрыта красными разводами, и хотя два глубоких следа от клыков еще не зажили, кровоточить они, кажется, перестали. Уже неплохо.