В отрядах Гамли и Гутхорма потери оказались несколько меньше, но сыновья говорили об этом так, чтобы не показалось, будто они хвастаются. Их отец получил несколько серьезных ушибов, но, как всегда, не обращал на них никакого внимания. Однако лицо его казалось изможденным, и говорил он усталым голосом.
— Мы атаковали и стреляли из луков, отходили и снова атаковали, пока они не отступили. Но они отступили в полном порядке, а потери у нас почти так же велики, как и у них. В довершение всего я не могу больше кормить ополчение. Его придется распустить по домам.
Когда же Даг, королевский скальд, сказал, что у него готова поэма в честь последней битвы — в его голосе явственно слышалась ревность к творению Эгиля, — Эйрик ответил ему с кривой усмешкой:
— Пока что повремени с этим. Мне нужно сейчас подумать о слишком многом.
Когда же они с Гуннхильд наконец-то остались наедине, он, как всегда спокойно, сказал ей:
— Лучше всего для нас будет, если мы начнем потихоньку готовить свои корабли.
В полумраке помещения Гуннхильд представились тоскливые Оркнеи.
— Ты считаешь, что нам придется уйти отсюда?
И снова в его голосе послышалось шипение меча, который вынимают из ножен:
— Пока что никто этого точно не знает. Но если это случится, Англия пожалеет об этом.
Сталь высекла искру.
— И не может быть того, чтобы мы ушли навсегда. — Гуннхильд почувствовала, что в ней вспыхнул огонь, и крепко обняла мужа.
А удар не заставил себя ждать. К Эйрику, рядом с которым на возвышении сидела Гуннхильд, лично явились чуть ли не все знатные люди Йоркской Нортумбрии. Некоторые сражались вместе с ним; другие были слишком стары, но все еще оставались достойными и почитаемыми. Один из них, избранный для разговора с королем, выступил вперед.
— Господин, — медленно заговорил он, — нам тяжело говорить об этом, но нужда неволит нас. Ты не можешь не знать, что король Эдред после сражения вернулся к своей армии и дал клятву истребить всех обитателей этой страны, если она не покорится ему. Он разрушил не только город Райпон, но и его церковь и монастырь, хотя это было и не по-христиански, потому что там находится владение архиепископа Вульфстана. Король Эдред считает, что Вульфстан предал его, стакнувшись с тобой, вместо того чтобы наложить на тебя церковное проклятие. Господин, мы должны выбрать: или сдаться, или погибнуть вместе со всеми нашими близкими.
Эйрик кивнул.
— Да будет так, — ответил он.
Однако зная его давно и глубоко, Гуннхильд все же не могла быть уверена в том, что за этими, как обычно, спокойно произнесенными словами скрывалась настоящая боль. Она считала, что чувство ее мужа было слабее, чем у нее. У него все еще оставалась возможность странствовать и сражаться.
— Возможно, вам еще предстоит увидеть меня, — добавил Эйрик. Она почувствовала, что ее воля вновь начала крепнуть. Да, они должны отступить на некоторое время, но они никогда не уйдут совсем. Кроме того, она с самого начала рассматривала в своих мыслях Нортумбрию лишь как место, с которого они приступят к повторному завоеванию Норвегии.
— Вы можете идти, — закончил король. Жители Йорка явно обрадовались возможности удалиться, не нажив никаких неприятностей, кроме того непочтительного прощания, которое в хорошее время можно было расценить наравне с ударом по лицу. А потом Эйрик долго беседовал с Аринбьёрном и другими своими сподвижниками.
В конце концов они погрузились на корабли, спустились по реке Уз до Хамбера и оттуда направились по зимним морям к Оркнеям. Снова в плавание, подумала Гуннхильд. Не посетило ли озарение брата Ольва, когда он в те давно ушедшие годы предупреждал ее, что женщине негоже много плавать на кораблях?
Аринбьёрн стоял у трапа, когда Гуннхильд холодным промозглым утром вступила на него.
— Не печалься, моя госпожа, — негромко сказал он мягким голосом. — У нас еще много дней впереди.
Невзирая на то что он постоянно и самоотверженно защищал Эгиля, она не могла ненавидеть его. Не осмеливалась.
XIV
Прошли еще два года, на протяжении которых каждый посещавший Оркнеи корабль доставлял наряду с грузом новости, передававшиеся из уст в уста. Гуннхильд складывала эти черепки воедино.
Эзур Сивобородый умер. Король Хокон присвоил его владения. Это означало по крайней мере, что вдова Эзура Хельга со своим отродьем больше не могла оставаться в Ульвгарде, думала Гуннхильд. Что же касалось отца, то он запрезирал бы ее, вздумай она проливать по нему слезы или, хуже того, бормотать христианские молитвы. Впрочем, здесь не было ни одной церкви и ни одного священника. Гуннхильд удалось выкроить немного времени, чтобы остаться в одиночестве и сотворить заклинание, которое помогло бы отцу на его пути по дороге в ад.