Родственная душа, подумала Гуннхильд, ощущая внутренний трепет: И все же ей следовало объясняться осторожно, взвешивая каждое слово.
— Как будет угодно королю. Мы привезли тебе сильных мужей, законных наследников Харальда Прекрасноволосого и их воинов. Они с радостью будут мстить за те обиды, которые Хокон Воспитанник Ательстана причинил тебе, и даже за те, которые еще не причинил.
— Гм. — Харальд Синезубый погладил бороду. — А будет ли мне позволено узнать, как обстоят дела в тех местах, которые ты недавно покинула?
— Я была уверена, что королю обо всем известно. Мы породнились с семейством оркнейских ярлов. Уезжая, мы передали Торфинну Раскалывателю Черепов полную власть над всеми островами и отдали в его распоряжение все подати, которые выплачивают их жители. Так что он наш друг. Возможно, оркнейские мужи даже присоединятся к моим сыновьям в войне. Однако, если этого не случится, от них не будет никакой угрозы для тебя.
— Отлично, отлично… Твои сыновья — гм… — прекрасные молодые люди, пожалуй, самые прекрасные из всех, кого мне приходилось когда-либо встречать. Но даже среди них выделяется своими достоинствами — позволено ли будет мне говорить об этом? — Харальд, мой тезка. Если бы он был ребенком, я посадил бы его к себе на колено и усыновил бы. Впрочем, надо не откладывая позаботиться о том, чтобы наделить их всех землей и другими богатствами, коих было бы достаточно, чтобы достойно жить им самим и иметь в достатке все необходимое для ведения войны. — Харальд Синезубый наклонился вперед. Гуннхильд уловила даже его дыхание. — Ведь мы будем вместе воевать с этим врагом, не так ли, моя госпожа?
Она отлично поняла его. Если они с помощью датского короля свергнут Хокона и вернут Норвегию под свою власть, то сделают это как вассалы Харальда Синезубого.
Ну что ж, со временем ему придется испытать немалое удивление на этот счет, подумала Гуннхильд.
Через непродолжительное время оба возвратились к толпе, собравшейся в зале. Они были одеты в наилучшее полотно, шерсть, меха, украшены золотом, серебром и янтарем — король рядом с королевой. Другая Гуннхильд стояла рядом, подобно тени.
Тремя днями позже Аринбьёрн нашел Гуннхильд Мать Королей во дворе. Стоя в стороне от мельтешивших повсюду людей, она дышала свежим воздухом. Ветер налетал порывами, отгоняя запахи отбросов, экскрементов и дыма. По ярко-синему небу неслись грязно-белые облака.
— Королева, — обратился он к ней, — я буду открыто говорить о своем деле позже, подобающим образом, соблюдая все приличия, но сначала хотел бы поговорить с тобой.
Он хорошо знал, чьей руке послушны ее сыновья, думала она, и кого король Дании будет слушать с наибольшим вниманием. Она вгляделась в широкое лицо с продубленной непогодой кожей, окруженное седеющими волосами и бородой, в его чуть раскосые глаза и ответила:
— Да, со мной ты всегда можешь говорить прямо.
— Только в этом состоит мое намерение. Теперь, когда наследники короля Эйрика прибыли в безопасные места, я мог бы возвратиться и позаботиться о своих землях и родственниках, которых я покинул в Норвегии, чтобы последовать за своим королем. Позволишь ли ты мне уехать?
Гуннхильд почувствовала приступ растерянности. Она уже давно привыкла, что рядом с нею молча, незаметно, но неотступно находится эта несокрушимая скала. Мысли ее сбились. Наверно, ей нужно было заблаговременно связать его клятвой. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал ледяным холодом:
— Тебе, как никому другому, ведомо, что у нас нет своего дома и мы не можем найти покоя, пока сыновья Эйрика не вернут себе то право, которое принадлежало ему по закону. Но, возможно, твои сегодняшние слова не должны удивлять меня: ведь я видела, как ты некогда нарушил присягу, данную своему королю, и даже был готов сражаться с ним ради его смертельного врага.
Ей показалось, что Аринбьёрн покачнулся, как будто получил удар копьем. Когда же заговорил, то голос его звучал резко и как-то скрипуче:
— Королева, мы с Эгилем Скаллагримсоном связаны кровным побратимством. И в тот день он не представлял никакой угрозы моему королю. Напротив, он сам отдал себя в руки королю, и его убийство неминуемо легло бы пятном на честь короля Эйрика. Я — я убежден в этом — вел себя честно по отношению к ним обоим. Я следовал за моим господином до самой его смерти и точно так же буду следовать за его сыновьями и за тобой, королева… — Он умолк, словно у него перехватило дыхание. — Если ты не откажешься от моей помощи.
Гуннхильд ответила ему самой теплой улыбкой, и голос ее был теперь подобен самому мягкому заморскому шелку.