На второй день после Рождественской мессы, когда вечер уже переходил в ночь, еда была съедена и со столов убрали остатки. Дым все еще пах благовониями. Сосновые шишки, подброшенные в огонь, весело потрескивали и добавляли приятного запаха. Свет ламп делал богаче цвета гобеленов, заставлял сиять золото, серебро и янтарь, освещал женщин, ходивших взад и вперед с полными рогами пива. Гул мужских голосов то и дело прерывался раскатами смеха.
Гуннхильд окликнула сына, сидевшего поодаль:
— Уже позднее время для твоей матери, Харальд.
Крупный молодой человек, похожий на своего деда, удивленно вскинул брови:
— Да ведь мы только-только начали пить.
Она изогнула губы в слабой улыбке:
— Я уже не та, что была некогда.
— Что ж, тогда желаю тебе доброй ночи, мать. — Судя по тону, которым Харальд произнес эти слова, он был доволен. И на лицах сидевших поблизости от него мужчин тоже было видно облегчение; Люди, до преклонения почитавшие или побаивавшиеся королеву, могли теперь вести себя совершенно свободно, не заботясь о том, чтобы в чем-то сдерживаться.
— Бедный Брайтнот. — Гуннхильд повернулась к священнику. Тот сидел, низко склонившись над столом, уставившись неподвижным взглядом в рог, который держал в руке. От прикосновения руки королевы он вздрогнул и выпрямился. — Пожалуй, лучше всего будет, если ты тоже отправишься в постель. — Священник несколько раз моргнул и кивнул. — Уже темно. Я дам тебе провожатого. — Она взмахнула рукой. Немедленно появился Киспинг, сидевший в дальнем конце зала, среди низкорожденных. Она заранее велела ему приготовиться и научила, что делать.
Когда Брайтнот начал неуверенно сходить по ступеням с места для почетных гостей, Киспинг поддерживал его за локоть.
— Я не пьян, — громко сказал Брайтнот. — Это было бы… было бы по-свински. — Слышавшие впились в него гневными взглядами, но никто не осмелился выказать свое недовольство избранному собеседнику королевы.
— Конечно, нет, господин, — ответил Киспинг со своей обычной мимолетной улыбкой. — Однако тебе не стоит самому нести факел.
Королева ушла первой; Брайтнот и Киспинг еще некоторое время оставались в зале. Ночь была холодной, небо густо усыпали звезды, на земле лежал серый иней. Шаги по земле отдавались, будто по камню. Два стражника проводили Гуннхильд до ее дома. Служанка открыла дверь.
— Отправляйся с ними, — приказала Гуннхильд. В этом не было ничего необычного. Она значительно чаще по вечерам отсылала слуг из дома, нежели оставляла их там. Она никогда не объясняла причин; просто так ей хотелось, и этого было достаточно. Кое-кто считал, что она не желала, чтобы кто-нибудь мешал ее размышлениям. Они вполне могли быть важнее, чем даже мысли самого короля. А были и такие, кто втихомолку шептал, что, возможно, она не всегда сразу отходила ко сну.
Гуннхильд осталась в одиночестве. Через некоторое время она услышала негромкий стук в дверь и приоткрыла ее. На нее изумленно смотрел Брайтнот. За спиной у него горел, потрескивая, факел Киспинга.
— Хорошо. Теперь погаси огонь и карауль здесь, пока я не отпущу тебя, — приказала она слуге. — Никого не впускай. — Тот кивнул, не поднимая капюшон плаща. Гуннхильд мягко взяла Брайтнота за руку, ввела внутрь и закрыла дверь на засов.
— В чем дело, королева? — пробормотал священник. — Он провожал меня к моей хижине, и вдруг…
Ее улыбка была столь же теплой, как слабый голубой огонь в очаге.
— Ничего не бойся, — хрипловатым голосом, ответила она. — Это всего лишь моя мысль. Я заметила, что ты в горе. Да, тяжело проводить это время среди чужих. Может быть, тихий разговор с другом пойдет тебе на пользу? И совместная молитва о ниспослании мира твоей душе?
— С другом? — он поднял трясущуюся руку. — Королева…
— Сегодня вечером — я твой друг. Конечно, у тебя прежде было много друзей.
— Но не… Все они были мужчинами. Большинство из них я знал с детства. И это было давно… — Он попытался расправить плечи. — Прости меня, госпожа. Я болтаю… Это не по-мужски.
— Вовсе нет. В тебе должно быть немало храбрости, раз ты решился приехать сюда, хотя мог отправиться в свою Англию. Но мне кажется, что наш праздник пробудил воспоминания, которые сокрушают твое сердце. Ведь Рождественские праздники в Норвегии проходили совсем не так, не правда ли?