— Но… Но, королева, ведь возможно, что мы и вновь потерпим неудачу. От этого никто не избавлен. Один Христос может по своему благоволению даровать победу.
— В таком случае, мой господин, тебе и сыновьям Эйрика придется отступить и взять более продолжительную передышку, чтобы собраться с силами. Конечно, такое тоже может случиться. — Про себя Гуннхильд угрюмо сознавала, насколько опрометчиво могли вести себя ее дети. — Но, с другой стороны, все может получиться прекрасно. Христос никогда не отказывает в поддержке тому, кого единожды выбрал, не так ли?
Таким вот образом, понемногу, как вода капля за каплей точит камень, она постепенно уговаривала Харальда Синезубого.
С наступлением осени ее сыновья по одному и по двое стали возвращаться домой из своих походов. Начиналась зима.
XXV
В разгар следующего лета они вновь покинули Данию, взяв с собой тех же дружинников, что и в прошлом году, и еще большее количество воинов-датчан, которых дал им в помощь король Харальд Синезубый. Ветры были попутными, и корабли быстро добрались до Агдира, откуда отправились на север вдоль побережья, не останавливаясь ни днем, ни ночью. На берегу не зажигали никаких сигнальных огней. С одной стороны, норвежцы уже привыкли к тому, что набеги осуществлялись с востока на запад, но теперь нападающие выбрали иное направление. А с другой стороны, после нескольких случаев, когда собиралось целое войско, а потом оказывалось, что тревога была ложной, люди принялись громко роптать, и король Хокон постановил, что тот, кто без основательной причины зажжет сигнальный огонь, должен будет уплатить весомую виру. Так что кораблям Эйриксонов удалось достичь Волчьего пролива раньше, чем туда пришли известия о набеге, и пришельцы задержались там на целых семь дней. Там их, конечно, сразу же заметили, и люди поторопились предупредить короля Хокона. Они нашли его в поселении, именовавшемся Березовая Роща, на острове Фраеди в Северном Моерре. С королем была лишь его личная дружина да немногочисленные бонды из окрестных мест, ибо он приехал туда как гость.
Он собрал местных вождей на совет и спросил их мнения: следует ли ему немедленно выступить на битву с Эйриксонами, невзирая на их подавляющее превосходство в силах, или же отступить к северу, чтобы набрать там побольше воинов? Когда он закончил говорить, поднялся пожилой бонд, которого звали Эгиль Шерстяная Рубашка. Кроме имени и огромного тела, он не имел ничего общего с Эгилем Скаллагримсоном, но в молодые годы слыл могучим воином и часто носил в сражениях знамя Харальда Прекрасноволосого. Его лицо было изрезано морщинами и шрамами, волосы и борода были белыми, как снег.
— Мне доводилось время от времени участвовать в сражениях с твоим отцом королем Харальдом, — сказал он, — и иногда он имел больше, иногда меньше людей, чем его противники. Но он всегда побеждал, и я никогда не слышал, чтобы он просил своих друзей посоветовать ему бежать с поля боя. И мы тоже не станем учить тебя, король, подобным уловкам, ибо кажется нам, что мы имеем смелого вождя, за которым каждый из нас радостно пойдет в битву.
Тут все, окружавшие Хокона, громко и враз заговорили: именно так считали все до единого. Щеки короля раскраснелись. Он высоко поднял златовласую голову и заявил, что таково было и его собственное желание: выйти на бой с теми силами, которые имелись в его распоряжении.
Сразу же были изготовлены и разосланы по округе военные стрелы, и люди, получившие их, брали оружие и спешили на зов короля. А Эгиль Шерстяная Рубашка сказал:
— Некоторое время я боялся, что этот долгий мир никогда не закончится и мне придется умереть под крышей на своем ложе. Куда больше мне хотелось бы последовать за моим вождем и пасть в бою. Быть может, что так и случится.