Теперь, когда датской угрозы не существовало, город вышел за тесно сдавливавшие его земляные укрепления и частокол, а поместье расположилось, ничем не огороженное, на берегу реки. Позади часовни были видны стены, крыши, поднимались к небу дымы. Оттуда доносились приглушенные человеческие разговоры, мычание коров, лай собак да время от времени озабоченное квохтанье кур. А перед часовней расстилался блестевший от росы травянистый склон, пересеченный утоптанными дорожками, доходившими до воды, над которой еще плавали клочья тумана. Солнце только что выглянуло из-за вытянувшейся справа в отдалении гряды деревьев, отбрасывавших длинные тени на землю, раскрашенную зеленой, лишь слегка пожухшей к исходу лета стерней недавно убранного урожая. Неподвижный прохладный воздух здесь, немного выше воды, был идеально прозрачным.
— Тебя посетило знамение? — очень тихо, почти шепотом спросил Брайтнот.
— Нет, — ответил Хокон. — А тебя?
— С какой стати? Ведь это тебя призывают… — Брайтнот сглотнул. — Призывают в твое королевство.
Хокон смотрел мимо него куда-то вдаль.
— Я подумал, — ему, очевидно, тоже было трудно говорить на эту тему, — что… через тебя… святой мог бы… мог бы говорить через тебя.
— Но кто я такой?
— Мой ближайший друг.
Оба умолкли, их лица покрылись румянцем. Вроде бы для смущения не могло быть никакой причины, однако их мысли могли найти какую-нибудь причудливую зацепку. Да, Хокон был королевским воспитанником, но и отец Брайтнота поднялся до ранга командира королевской охраны. Обоим было по пятнадцать лет, правда, Хокон на несколько месяцев старше; у него было костлявое лицо, а голова с длинными соломенно-желтыми локонами возвышалась на добрых два дюйма над макушкой друга, покрытой темно-русыми курчавыми волосами. У Брайтнота были карие глаза и короткий нос, а щеки оставались еще нежными и гладкими, как у девушки. Они вместе играли, вместе участвовали в различных состязаниях, вместе искали различные способы доказать свою мужественность, а тайн друг от друга у них почти не было.
— Ты… У тебя много друзей, — заговорил наконец Брайтнот. — Тебя все любят. Сам король…
Хокон перевел дыхание и расправил плечи. Его голубые глаза встретились со взглядом карих.
— Да, король был добр ко мне, — согласился он.
Эдмунд относился к мальчику из Норвегии с далеко не той отеческой заботой, как Ательстан, так неожиданно умерший уже пять лет тому назад. С одной стороны, Ательстан никогда не был женат и не имел собственных признанных детей, тогда как его единокровный брат пережил первую жену и взял вторую. К тому же Эдмунд часто бывал в отсутствии. Тем не менее он следил за воспитанием иноземного принца.
Хокон вздохнул.
— Я надеялся вскоре стать его воином, — сказал он.
— Мы оба ими стали бы! — крикнул Брайтнот чистому диску молодого солнца.
— Но теперь…
Брайтнот стал серьезным. Он всегда был набожнее большинства остальных. Именно он накануне вечером после того, как пришельцы, доставившие невероятные новости, уселись за пиршественный стол, настойчиво шептал другу, отведя его в сторону, что Хокону следует встать пораньше и помолиться о ниспослании наставления. И сейчас внезапно слова сами пришли ему на язык.
— Ты призван. Это ли не достаточное знамение? Разве Бог сказал тебе что-нибудь другое? Освободить свою родину от тирана и привести ее к вере — это святое дело.
Хокон неуверенно кивнул:
— Так и король сказал.
— И к тому же он считает, что ты можешь это сделать. Он обещал послать с тобой людей. Почему же ты сомневаешься? Ведь сомневаешься?
— А разве я достоин? — усомнился Хокон.
— В тебе течет кровь королей. Тебя ведет Божья десница. Твое имя будет жить в веках.
Хокон снова посмотрел вдаль, на реку, где стояли пришвартованными к берегу три корабля, доставившие послов. Их длинные изогнутые корпуса, казалось, вырастали из позднего тумана.
— Какие они красивые, — прошептал он. — Да, я был бы не достоин называться мужчиной, если бы стал увиливать от этого. — Его взгляд возвратился к Брайтноту. — Но придется расстаться с Англией. Я буду тосковать без тебя.
— А я… я — без тебя.
На безымянном пальце правой руки Хокона блестел серебряный перстень с маленьким выпуклым крестом и эмалевыми гранями. Он сорвал его и резким движением протянул другу.