— Да, — пробормотал Сигурд, задав юноше несколько косвенных и прямых вопросов, — мы поступили правильно, более чем правильно, позвав тебя сюда.
Он дал молодому человеку множество мудрых советов и долго наставлял его, как следует вести себя на тинге.
— Люди этой земли, которая является также моей землей. Вы слышали слова вашего могущественного ярла и взвесили их. Теперь выслушайте мои слова. Я знаю, что все еще говорю так же, как англичане, но язык мой все равно остается норвежским. — По правде говоря, Хокона все должны были хорошо понимать, и его речь казалась не более чужеземной, чем речи жителя Викина или Свитьёда, Дании или Исландии. — Норвежское и сердце, которое бьется во мне. И кровь — кровь вашего королевского рода; я брат ваших собственных королей Хальвдана и Сигрёда. Мое право ничуть не уступает тому, которое Эйрик отнял у них вместе с их жизнями. И оно выше, чем у него, ибо он беззаконный и беспощадный человек, тогда как я буду соблюдать древние законы и права. Я буду справедлив в суде, умерен в своих требованиях к вам и щедр в своих даяниях. И в этом я клянусь здесь, на вашем тингстеде, и повторю эти слова на каждом тинге по всей Норвегии, в чем порукой моя честь и моя жизнь.
Люди постарше первыми оживились при этих словах.
— Да ведь это же Харальд Прекрасноволосый снова вернулся к нам в своих молодых годах, — говорили они. Они живо вспомнили все то хорошее и дурное, что они видели при этом великом конунге.
— Признайте меня вашим правителем. Предоставьте мне вашу помощь и вашу силу, чтобы взять и удержать то, что по всем законам принадлежит мне. Ибо только под властью законного короля земля и люди могут процветать.
А затем — он по совету ярла Сигурда говорил прямо — Хокон сказал:
— Истинно, что мой отец лишил вас права свободного владения землей. Сегодня вы все платите за нее королю. Но когда королевство станет моим, я верну вам это право. Каждый человек во всей Норвегии должен полностью и свободно владеть той землей, на которой живет, как владел ею его отец и будут владеть его сыновья и внуки.
Толпа на мгновение притихла, а потом дружно взревела. Люди подпрыгивали, дико вопили, размахивали руками, как будто намеревались порубить все и вся мечами, топали ногами, обнимались, хлопали друг друга по плечам и спинам. Хокон стоял и улыбался. Яркий солнечный свет заливал всю его стройную фигуру.
Прошло немало времени, прежде чем люди умолкли. А потом дела пошли быстро. Хокон произнес еще несколько слов, главным образом о том, что необходимо сообщить новости повсюду и приготовиться к войне. Затем поднялся Сигурд и вновь взял управление собранием в свои руки. Тинг единодушно избрал Хокона королем.
— Теперь, — сказал Сигурд, когда у них с Хоконом наконец-то появилась возможность поговорить, — нам предстоит немало дел. Твоих англичан немного, да они и не останутся тут. Мы должны прежде всего набрать самых достойных воинов в твою личную дружину. Я нашел несколько человек, но тебе понадобится гораздо больше. Тебе также понадобятся слуги, служанки и много еще всякого народу. Нужно будет также наделить людей подарками… ладно, все мои запасы — твои, пока мы не доберемся до кладовых Эйрика. Уже этой зимой мы обязательно должны побывать на юге и востоке, привлечь на свою сторону вождей и жителей тех мест. Не дать ему времени опередить нас. Ему и — это, думаю, даже важнее — его королеве-ведьме, Гуннхильд.
Хокон внимательно посмотрел на ярла. Свет ламп, освещавших небольшую комнату на втором этаже, где они сидели, играл на темных волосах и бороде, выделял резкими тенями морщины на лице. В углах помещения сгустилась темнота. За ставнями повизгивал вновь поднявшийся ветер. Снаружи в комнату просачивался холод.
— Ты… Ты столько уже сделал для меня. — Хокон замялся на мгновение. — Я не могу даже представить, чем и как смогу тебя когда-нибудь вознаградить.
Сигурд криво усмехнулся.
— О, я просто думаю о будущем моего рода. Эйрик и Гуннхильд нам вовсе не друзья. — Тут, будто он скинул маску, обычное ироническое выражение сошло с его лица. Он наклонился вперед, просунул руку между кувшинами и рогами для питья и положил ладонь на руку Хокона.
— Хорошо бы, чтобы ты и я навсегда остались друзьями, король. Хорошо бы, чтобы и наши потомки жили в дружбе. — Он откинулся назад, опустил глаза и принялся пристально вглядываться в тени. — Впрочем, — чуть слышно добавил он, — это будут решать боги, не так ли? Или норны, но их бесполезно просить о милосердии.
III
В тот год зимний солнцеворот в имении Аринбьёрна в Сигнафюльки прошел невесело. Зима, казалось, тянулась бесконечно. Тусклые дни как будто старались поскорее проскочить между двумя огромными ночами, погода то была промозгло сырой, то разражалась яростными вьюгами, снежное одеяло, укрывавшее землю, то и дело таяло, сменяясь жидкой грязью, которая вскоре вновь замерзала. Чайки, визгливо крича, носились над свинцово-серыми водами, в лесу резко каркали вороны, в писке крапивника слышались страх и робкая надежда на то, что лето, возможно, когда-нибудь возвратится.