Не успели затихнуть все скандальные подробности бракоразводного процесса миссис Мордант, как летом 1870 т. разразилась война между Пруссией и Францией. Поначалу Францию воспринимали в Англии как агрессора, однако позже, несмотря на совершенно откровенные прогерманские симпатии королевы, англичане стали симпатизировать французам. После сокрушительного поражения императора Наполеона III под Седаном в сентябре, разгрома практически всей французской армии и провозглашения Франции республикой в Лондоне состоялся грандиозный митинг республиканцев, на котором королеву и весь королевский двор в очереди ной раз назвали «сборищем немцев». И тем не менее, когда поверженный французский император прибыл в Англию в марте 1871 г., он встретил со стороны королевы весьма теплый прием.
«Я подошла к двери вместе с Луизой и крепко обняла свергнутого императора. Это был трогательный момент. Я вспомнила, как он приехал к нам в 1855 г., выглядел триумфально, а принц Альберт встретил его в Дувре и сопровождал до дворца. Тогда вся страна горячо приветствовала французского императора, а теперь!.. Он выглядел подавленным, на его глазах появились слезы, но держал себя в руках и тихо сказал мне: «Il y a bien longtemps que je n'ai vu vôtre Majesté» («Давно не видел Ваше Величество»). Он поднялся со мной наверх, и мы вошли в зал для аудиенций. Император заметно располнел, поседел, а его роскошные усы уже не закручивались кверху, как было прежде, а беспомощно свисали вниз. Однако его манеры, к счастью, остались прежними — мягкими, деликатными и в высшей степени приятными. Мои дети вошли в комнату вместе с нами. Император сразу же завел речь об ужасном и позорном положении Франции».
За месяц до приезда императора королева согласилась открыть работу нового парламента и прибыть туда в новой короне, но многие политики стали упрекать ее в том, что она опять попытается заполучить большую сумму денег на семейные расходы. Принцу Артуру, которого вскоре должны были возвести в ранг герцога Коннотского, исполнился двадцать один год, и в соответствии с давней традицией он уже мог рассчитывать на государственное жалованье. А 21 марта того же года принцесса Луиза должна была выйти замуж за маркиза Лорна, сына герцога Аргайлльского, и тоже имела право на весьма солидное приданое.
Открыв работу нового парламента в феврале, королева тем не менее наотрез отказалась приехать туда в августе, чтобы объявить парламентские каникулы. Она не хотела откладывать намеченный ранее отъезд в Балморал и поэтому не поддалась на уговоры премьер-министра Гладстона еще раз посетить парламент. Не помогли даже увещевания ее старшей дочери, которая написала ей письмо, подписанное всеми детьми королевы и ее зятьями. Правда, это послание так и не дошло тогда до королевы. «Нас никто не принуждал писать это письмо, — говорилось в этом послании. — И никто о нем ничего не знает, кроме нас самих... Мы, твои дети, всегда пользовались авторитетом в мире, а наше положение обеспечивалось мудрой, предусмотрительной политикой и неустанным трудом нашего дорогого папы и твоими постоянными усилиями. Однако сейчас положение в корне изменилось, как изменился и окружающий нас мир. Общественное мнение страны стало поворачиваться против королевы, и нас чрезвычайно беспокоит состояние дел в самом королевстве».
Королева возразила, что не принимала личного участия в процедуре закрытия парламента начиная с 1852 г. «Что убило ее дорогого мужа? — вопрошала она в письме к лорд-канцлеру Хадерли и сама отвечала на это: — Чрезмерная загруженность работой и постоянное напряжение нервной системы. А что погубило лорда Кларендона (министра иностранных дел в правительстве Гладстона, который скоропостижно скончался за год до описываемых событий)? То же самое... И королева, уже далеко не молодая женщина (ей было тогда пятьдесят два года), должна пройти тот же путь и всем доказать, что такое напряжение губительно для ее здоровья. Вы хотите, чтобы она испытала то же самое, окончательно подорвала здоровье и сошла в могилу... Она должна официально повторять, что, пока министры не станут поддерживать ее... она не сможет продолжать свою работу и вынуждена будет передать бразды правления страной в более молодые и крепкие руки. Возможно, тогда многие недовольные и разочарованные королевой люди наконец-то пожалеют о том, что погубили ее в тот момент, когда она еще могла быть полезной стране и обществу».
Через четыре дня после этого письма у королевы заболело горло, и она почувствовала себя «очень плохо». Никто из ее ближайшего окружения не придал этому значения, так как все знали, что королева всегда чувствует себя «очень плохо» накануне важных государственных мероприятий. Но когда она 17 августа выехала в Балморал, ей действительно было очень плохо, и выглядела она больной. А в Балморале в течение августа и большей части сентября королева жаловалась на сильные боли в руке, на ревматизм, на подагру, на бессонницу и на «тяжелое дыхание с болезненными спазмами в груди». Никогда еще она не чувствовала себя такой больной после «брюшного тифа в Рамсгейте в 1835 г.». После долгих уговоров королева согласилась позвать Джозефа Листера, в то время профессора клинической хирургии в Эдинбурге. Листер сделал ей 4 сентября операцию и удалил опухоль на руке. Операция прошла нормально, но, по словам Листера, королева «ужасно нервничала», так как в результате прошлого опыта очень тяжело переносила боль. В первую ночь после операции она не могла повернуться в постели, а на следующий день практически не могла ходить из-за болей в ногах, пораженных подагрой. Дело дошло до того, что служанки не смогли отнести ее в кровать, и пришлось звать на помощь Джона Брауна. Побывавший в то время в Балморале лорд Стэнли отметил, что королева стала «очень толстой, грузной и чересчур тяжелой». Королева записала в своем дневнике 18 октября: