Покушение Артура О'Коннора произошло буквально через два дня после того, как в церкви Святого Павла был отслужен молебен по случаю благополучного выздоровления принца Уэльского от брюшного тифа, и это обстоятельство еще больше усилило симпатии простых англичан к несчастной судьбе королевы. По всей стране прокатилась волна лояльности по отношению к монархии. У ворот Букингемского дворца с самого утра выстраивалась длинная очередь людей, которые хотели бы оставить запись в книге с выражением сочувствия и поддержки королеве и членам ее семьи. А когда Чарльз Дилк попытался выступить с обличительной речью против монархии, его слова потонули в громком пении «Правь, Британия» и «Боже, храни королеву!». Такая же неудача постигла предложенный радикальными политиками в парламенте законопроект о пересмотре так называемого цивильного листа, определявшего сумму денег на содержание королевской семьи. Члены палаты общин большинством голосов (278 против 2) отклонили это предложение и больше к нему не возвращались. Нечто подобное произошло и после покушения Родерика Маклина. Никогда еще страна не видела такого наплыва сочувствия и поддержки королевской семье. В дополнение к бесчисленному количеству писем, которые королева получала каждый день, в течение двух дней пришло более двухсот телеграмм.
Королева была тронута таким вниманием и проявлением симпатий со стороны своих граждан. Она еще раз подчеркнула, что стоило быть убитой, чтобы увидеть, «как люди любят ее». Разумеется, все угрозы в ее адрес, которые продолжались вплоть до конца 1880-х гг., способствовали ослаблению требований со стороны политических кругов, чтобы королева как можно чаще появлялась на публике.
56. ПРАЗДНИКИ ЗА ГРАНИЦЕЙ
«La Regina d'Inghilterra!»
Резонно упрекая принца Уэльского за то, что он слишком много времени проводит за границей, часто мелькая в Париже, на Французской Ривьере, в Германии и Австрии, сама королева не упускала случая, чтобы посетить Европу, причем делала это с гораздо большим шиком и размахом, чем ее сын. Иногда она закупала весь отель, заполняя его сотней своих слуг, горничных, врачей, дантистов, поваров, секретарей, помощников, распорядителя занимающегося путешествиями на континент, Дж. Канне, охранников, фрейлин и других придворных джентльменов и дам, среди которых ярко выделялись шотландские горцы и индийские слуги. А с собой они брали бесчисленное количество сундуков, дорожных саквояжей, сумок и даже некоторую мебель. Она везла с собой стол и кровать, любимые картины и фотографии, сувениры и безделушки, бронзовые медали, миниатюры, чернильницы и ножи для разрезания бумаги — все то, что обычно находилось на стенах и столах ее помещений в Виндзоре, Осборне и Балморале. Кроме того, в зарубежных поездках королеву часто сопровождали ее любимые лошади, пони Султан и Флора, две или три королевские кареты, а в последние годы жизни даже дорогая ей обезьянка, с которой королева не расставалась ни на минуту. А когда ей говорили, что некоторую часть свиты и вещей можно было бы оставить дома, она решительно возражала, хотя на самом деле многие вещи и часть прислуги действительно не имели никакого отношения к поездке и не приносили ей никакой пользы. Столь же громадная свита сопровождала королеву даже в поездках по Англии. В 1866 г., например, когда разразился острый политический кризис, и королева решила не ехать в Балморал, а провести время в Кливдене, поближе к Лондону, где она могла понадобиться своему правительству, с ней отправились три доктора, восемьдесят восемь слуг и придворных, двенадцать пони и восемь карет.
Все это огромное количество людей и вещей вместе с солидными запасами английской провизии отправлялось в Европу на королевском поезде, который двигался со скоростью тридцать миль в час днем и двадцать пять — ночью. А в восемь часов утра он обычно останавливался, чтобы королева могла одеться и привести себя в порядок в нормальных условиях. Остановки делались также и во время приема пищи, что вносило невероятную сумятицу в привычный ритм работы европейских железных дорог.