Тяжёлые каблуки сапог застучали о просевшую брусчатку. Камень. Лужи. Лужи. Камень. Брызги с характерным чавкающим звуком вырывались из-под рифлёной подошвы. На то улицу и назвали Сырой, ведь она не просыхала даже в знойные месяцы короткого лета.
Я свернула в Газетный переулок, прошмыгнула мимо магазинчика с макулатурой, обогнула лавку фруктовщика и выскочила на Звёздную площадь. Не площадь Лурье, конечно, но тоже весьма знаменита, так как тут рукой подать до центрального вокзала и монорельса. Днём она кипит автомёбиусами и повозками, торговцами и студентами, что шумными и быстрыми потоками вливаются из соцветия окружающих улиц. Выхлопные газы смешиваются с запахами лошадиного пота, жареных каштанов и свежей выпечки; гвалт стоит такой, что не слышно даже колокола Собора Богоматери.
На миг я даже замерла, позволяя себе насладиться ночным Лорнаком. Немного мрачным, влажным, пахнущим морской солью и мхом, будоражащим кровь и совершенно точно никогда не скучающим. Даже сейчас, казалось бы, среди ночи, когда сизые тучи тяжёлым одеялом укутали город, а на небе не видно ни звезды, Лорнак не спал. Из соседнего двора донёсся требовательный гудок автомёбиуса, середину площади с тихим металлическим лязгом убирал чистильщик, из соседнего дома долетали обрывки ссоры влюблённых.
Я вдохнула полные лёгкие воздуха и продолжила путь, свернув на улицу Часовщиков. На лицо упали первые холодные капли начинающегося дождя. Я подняла ворот пальто и вновь сосредоточила внимание на фонарях. Крохотных огоньках, что тускло мерцают, отгоняя угрюмые призраки прошлого.
Свет. Тьма. Свет. Тьма.
Тени набегают как взмахи крыльев мотылька. Свет. Тьма. Монотонный стук усилившегося дождя убаюкивает сознание. Барабанная дробь заглушает шаги.
Свет. Непривычно яркий фонарь – бунтарь среди бесконечной ленты газовых близнецов – ослепляет. Я не могу прочесть таблицу с названием моста, но помню, что искомая таверна где-то рядом. Вода уже громко стучит о крыши экипажей, водосточные трубы, каменные парапеты и черепицу домов.
Тьма…
Крупная фигура сплетается из теней покосившегося дома. А за ней ещё одна и ещё. За несколько ударов сердца передо мной вырастает восемь грузных противников. По идентичным, еле заметным грязно-серым нашивкам на рукавах я понимаю, что это люди Тикуана Короткорукого. Морские бесы побрали бы этого противного плюгавого старикашку и его двух сыновей, что мнут себя королями пристани! Кстати, один из восьмёрки, судя по отблеску фонаря, как раз и являлся старшим сыном Тикуана. Я быстро переключилась на магическое зрение. К счастью, ни один из этой чудесной компании не являлся магом.
– Так-так-так, кто это у нас тут? Легендарный Проклятый Кинжал гуляет по улице в одиночестве? – Вуди оскалился широкой, но неприятной улыбкой.
Я громко фыркнула, нащупывая левой рукой кинжал в кармане, а правой стягивая силы для мощного огненного шара. Подряд много зарядов я сделать не успею, так как меня будут отвлекать боем, поэтому лучше всего сформировать первый сгусток магии настолько большим, насколько это получится.
– Мог бы что-то и поинтереснее придумать. Последний раз, когда твой папаша посылал своих головорезов на «Ласточку», от них даже трупов не нашли. Неужели ты думаешь, что меня вот так просто взять ввосьмером?
– Это потому что тебе шкафы помогли! – тут же запальчиво возмутился Вуди. – Чуть что – и ты со скулежом прячешься за спину помощничков! Я уверен, что после того, как мы натянем знаменитого Проклятого Кинжала по кругу, вся твоя команда на коленях приползёт проситься в наш клан!
«Ах, вот оно в чём дело… Тогда понятно, почему вы ещё не напали, а решили для начала запугать. Авось прокатит, и тогда и руки марать не придётся. Ну-ну».
Вуди совершенно точно не знал моего пола. Более того, периодически при наших редких стычках или «переговорах», как называл их Тикуан, в мой адрес сыпались такие лестные эпитеты, как «тощий зад», «молокосос», «сосунок» и «костлявый щенок морской суки». Конечно, мужской жилет под плащом делал меня крупнее, но до мясистых фигур поголовья преступников мне было ой как далеко. Именно поэтому Вуди и ему подобные почему-то считали, что оскорбления вида «я натяну тебя» должны были вызывать во мне если не священный ужас, то как минимум яростное негодование.