— Нашли время! — буркнул часовой. — Все нормальные люди спят в этот час.
— Но вы же не спите! — деликатно заметил Паша.
Часовой не нашёл, что возразить, и взял телефонную трубку. Ему долго не отвечали, и он махнул рукой.
— Проезжайте, только без шума! И к чёрному ходу.
— Господин сержант, нам несподручно с чёрного хода, — опять возразил Паша́. — Там дверь узковата для ковров господина генерала.
— Разве полковника произвели в генералы? — удивился часовой.
— А разве вы не знали? — спросил Паша́, пряча улыбку. — В газетах было…
Тем временем грузовичок въехал в ворота и остановился у самого подъезда виллы. Все трое — Ахмет, его отец и Паша́ стали подниматься по мраморной лестнице. Они держались так спокойно, будто и в самом деле были чистильщиками ковров.
На верхней ступени, по бокам от двери, стояли два рослых сенегальца. Автоматы в их руках казались детскими игрушками. Они застыли как статуи, и Ахмету даже захотелось потрогать их: живые они или сделаны из чёрного камня? Он протянул было руку, но вдруг заметил, что у сенегальца нижнее веко чуть приподнялось, как у птицы, — он подмигнул.
«Чистильщики» прошли весь дом, отражаясь в зеркалах, шаги их тонули в пушистых коврах, и ни одна дверь не скрипнула за ними.
Так они проникли в кабинет, где было сумрачно от спущенных штор. Ахмет первым разглядел в полутьме полковника. Закрыв глаза, полковник Шевалье дремал на тахте.
Рядом с тахтой на столике с кривыми ножками лежал револьвер без кобуры и стоял высокий стакан с апельсиновым соком. На дне таяла льдинка.
Ахмет облизнул пересохшие губы, но, подскочив к столику, взял не стакан, а револьвер.
— Именем народа, вы арестованы, полковник! — негромко сказал Паша́ и навёл свой пистолет.
Полковник вздрогнул, но глаз не открыл.
— Встаньте, поднимите руки, — приказал тогда рыбак.
При звуке его голоса полковник вздрогнул, приоткрыл глаза. Вдруг они расширились.
— Призрак! Ты — призрак? — прохрипел полковник, закрывая лицо ладонями.
— Я не призрак, и тем хуже для вас, полковник. Многих вы утопили в море и теперь поплатитесь за это.
Лицо полковника покрылось пятнами, он сжал кулаки.
— Да как вы смеете! — закричал он. — Эй, кто там! Зачем впустили этот сброд? — И протянул руку к колокольчику.
Но Ахмет успел перехватить шнур. Отец Ахмета накинул на полковника тонкую капроновую сетку. Полковник запутался в ней, как большая рыба, и рот он разевал по-рыбьи беззвучно. Наконец с трудом проговорил:
— Меня нельзя судить… Я только выполнял свой долг. — И упал на колени.
— Не трудитесь, полковник, — сказал старик Паша́. — Мы не суд, и не в нашей власти помиловать. Судить будет партизанский штаб.
— На помощь! — завизжал полковник.
Пришлось заткнуть ему рот обрывком сети. Потом его аккуратно положили на край ковра, осторожно, но туго, закатали, взвалили скатку на плечи и понесли.
Ахмет бежал впереди и распахивал двери. Мимоходом он сдёрнул с узкой скамьи коврик, скатал его в трубку и с деловым видом понёс к машине.
Сенегальцы и бровью не повели, когда «чистильщики» прошли мимо, спустились с лестницы и стали укладывать ковры в кузов. Мотор оставался невыключенным, так что выехали без задержки. Часовой в будке зевнул и отвернулся, показав спину, чёрную от пота.
По городу грузовичок ехал не спеша, и никому и в голову не приходило, что в нём везут самого полковника Шевалье. Но когда миновали окраину, отец прибавил газу. Машина помчалась с такой быстротой, на которую только была способна. У Ахмета всё мелькало перед глазами: белые фигуры работающих в полях феллахов, красные черепичные крыши, голубые от купороса виноградники, зеленовато-сизые рощи оливок и оранжевые апельсины в тёмной листве.
Через несколько часов бешеной езды отец Ахмета притормозил возле источника. Вода стеклянной кручёной струйкой падала из ржавой трубки в каменную чашу.
Ахмет первым выскочил из кабины. С тех пор, как он увидел стакан с апельсиновым соком, его мучила жажда. И вот наконец-то можно подставить лицо под струю воды, напиться и умыться разом. Пока отец заливал накалившийся радиатор и заправлял машину горючим, Ахмет плескался возле источника.
Старик Паша́ тоже вылез размять ноги.
— Ну и скотина этот наш полковник! — сказал он, моя руки и приглаживая бороду. — Посадил его поудобнее, дал ему возможность дышать как следует, даже вытащил кляп изо рта, а он, вместо благодарности, клянёт меня, ругает последними словами. Много я по свету скитался, но такой грязной глотки, такого сквернослова не встречал!