Через два месяца Керим поразил учителя работоспособностью, представив около двухсот карточек с подробным разбором на трех языках каждого из восточных слов, встретившихся в повести. Одному только слову «сакля» было посвящено около дюжины карточек. Керим связывал это слово с азербайджанским «саглык» — жизнь, «саг ол!» — будь здоров, грузинским «сахли» — дом, и «сахели» — имя, и «саконели» — то, что при доме, — скот. В других карточках он высказывал свои предположения, откуда могло прийти это слово в два языка, как видоизменялось, в каком контексте встречалось у Александра Казбеги, Ильи Чавчавадзе, Мирзы Фатали Ахундова.
— Так, так, так, — только и сказал Теребилин, просматривая карточки Керима. Похоже, учитель начинал вносить какие-то не резкие пока коррективы в свое невысокое мнение о южанах.
Через несколько дней Теребилин пригласил Керима и сказал ему:
— Кафедра решила рекомендовать вашу работу для публикации в студенческом вестнике. Просмотрите ее еще раз и сократите до пятнадцати страниц.
Вскоре работа была опубликована. Керим подписал ее псевдонимом Керим Аджар. Работа попала на глаза профессору Николаю Яковлевичу Марру; человек не очень склонный к похвале, он тем не менее написал несколько теплых слов о Кериме. Людей, близко знавших Марра, этот отзыв приятно обрадовал: Марр был похож на великого Тициана — тот признавал только тех художников, которые писали в его манере, выдвигал их и помогал им, а инакопишущих угнетал всеми имеющимися в его распоряжении немалыми средствами.
Тем более необычным показался отзыв Марра на работу никому не известного студента.
Когда началась мировая война, Керим подал заявление о добровольном вступлении в действующую армию. Результатом его «анабазиса» было легкое ранение и знакомство с медицинской сестрой Анной Смирновой, женщиной не очень видной, но заботливой и преданной. Он вернулся с войны, имея отметину на теле и много отметин на душе. Керим знал, что назревают большие перемены в жизни страны, но боялся новых жертв, крови, разрушения всего того, что страна создавала веками… Весь семнадцатый он провел под Батуми, ухаживая за больным дедом; деду не говорили о том, что сын его Автандил погиб в стычке с бандитами, сопровождая обоз с продовольствием из деревни.
В двадцать третьем году Керим и Анна решили взять на воспитание малыша. Они обратились в отдел надзора за приютами, им посоветовали поехать в Озургеты, где был детский приют. Аджары думали взять девочку, но к ним подошел чумазый карапуз лет четырех, схватил Керима за руку и спросил:
— Ты мой папа, да? Почему так долго не приезжал?
Малыш погладил Керима по руке и прижался к ладони щекой. Керим представлял себе все это совсем по-другому. Они неторопливо зайдут к заведующему приютом. Попросят, чтобы им разрешили присмотреться к детишкам. Кого-то заприметят, постараются узнать все, что смогут, о родителях. Потом снова приедут через несколько дней и назовут имя.
Кериму хотелось, кроме всего прочего, увидеть, как поведет себя малыш, когда они дадут ему или ей нехитрые подарки: яблоки и конфеты — поделится ли с товарищами или прижмет к груди и поднимет рев, если попросят угостить других.
Но все вышло по-иному — чумазый мальчишка, который видел, должно быть, как кто-то нашел однажды своих родителей и который жил ожиданием, что его найдут тоже, этот сопливый мальчишка прижимал ладонь Керима к своей щеке, а кругом голосили дети, завистливо поглядывая на счастливца: «К Кояве папа приехал!», «Коява нашел папу и маму!»
В это время на крыльцо вышла толстая и сонная воспитательница в давно не стиранном халате, в стоптанных туфлях на босу ногу. Она деловито подошла к Кояве, схватила его за руку, строго приговаривая:
«Это не твои папа и мама, ишь фантазер какой, а ну все марш по местам», повела мальчишку за собой.
Коява успел посмотреть на Керима. Керим еще ничего не решил. Он еще не знал, даст ли волю чувству, охватившему его, но он перехватил взгляд малыша, посмотрел на Анну, его Анна понимающе кивнула головой, и уже ничего не могло остановить Керима. Он знал, понимал, чувствовал, что когда-нибудь сможет пожалеть о своем поспешном решении, но знал и то, что нет на свете силы, которая заставила бы его расстаться с этим мальчуганом. Керим сказал воспитательнице:
— Вы ошиблись, дорогая, это наш сын, мы его давно искали и привезли ему маленькие гостинцы.
Воспитательница удивленно посмотрела на Керима и перестала жевать.
— Да это наш мальчик, наша фамилия Коява, — сказала спокойно и решительно Анна.