– Пожалуйста, – прошептала она. – Я не могу. Помоги мне.
Таисса не знала, к кому обращалась и за что её пальцы ухватились сейчас, за чью-то ледяную руку или за ржавые перила, но в голове вдруг прояснилось. Она сосредоточилась, отгоняя панику и иллюзии. Акварельная рябь расплылась в стороны, и перед глазами вновь был ледяной чистый воздух и прозрачный лёд. Проклятье, если бы с ней была Найт, искусственному интеллекту понадобились бы доли секунды…
– Найт… – прошептала она.
– Её нет, – произнёс прохладный женский голос. – Есть только я. Но это достаточно весомое «только», тебе не кажется? Соберись, Таисса.
Таисса на мгновение зажмурилась. Глубокий вдох. Выдох. Она не будет гадать. Она просто шагнёт туда, куда ей нужно шагнуть. Найт не поможет ей, но…
«Её нет, – прозвучал в ушах голос Омеги. – Есть только я».
Голос Омеги. Раздумчивый, иронический и бесконечно насмешливый, резкий, жёсткий и никогда – нежный. И такой знакомый, хотя Таисса не слышала его ни разу в жизни. Лишь из уст совсем другой Элен в другой реальности, а там он звучал совсем иначе.
Голова Таиссы закружилось. Как ей хотелось представить, что нет никакой фальшивой Элен в далёкой криокамере, что есть лишь живая мать Эйвена Пирса, молодая и способная на невозможное, и она стоит рядом с Таиссой. Если бы. Если бы…
Если бы?
Таисса застыла. Нет. Не может быть. Это лишь фантазия, которой нет. Невозможная мечта.
«Я вру и манипулирую. Это моя работа».
Но ей так хотелось поверить. Знакомый голос, родное лицо…
Было ли то незримое присутствие в камере или оно ей привиделось, обнимало ли оно её или безмолвно страховало? Таисса не знала. Ложь, видение, истина?
Но даже если это всё ложь и манипуляция Омеги, Таисса воспользуется ею. И теплом, вдруг окружившим её, когда женская рука легла ей на плечо.
В эту секунду она поверит.
Таисса раскинула руки и ясно улыбнулась: она почувствовала драгоценную стрелку невидимого компаса. Она знала, в какой из десятков криокамер лежал замороженный малыш по имени Тьен. И, потянувшись к крупинке, окончательно поняла, что тепло, направляющее её руку, исходит от… исходит…
– Да, – прошептала Таисса.
А потом мир сжался в точку. Таисса увидела белую кривую криокамеру, смешную, похожую на глупый старый холодильник. Ту самую. Ту, где ждал её сын.
Таисса вспрыгнула на мостки. Вернон вдруг оказался рядом, и, хотя в глазах его плескалось изумление, лицо было спокойным как никогда.
– Туда! – закричала Таисса.
Павел и Харон, перехватившие взгляд Омеги, ринулись вперёд. Таисса оттолкнулась от мостков…
…И взрывная волна подбросила её вверх.
Словно в кошмарном сне, Таисса глядела в полёте, как огонь пожирает стены, как оплавляются металлические конструкции на той стороне зала, как начинает течь лёд – и, страшнее всего, как начинают искрить трубки и коробы проводов, протянутые между криокамерами.
Там прямо сейчас умирали беспомощные люди. Или вот-вот умрут!
Из груди Таиссы вырвался хриплый крик, и она рванулась вниз, не помня себя.
Поздно. Криокамеры уже пылали. Искорёженные, стоящие на поверхности и погружённые в слякотный, тающий лёд, они были мертвы или умирали. А люди внутри…
«Они даже ничего не почувствовали», – смутно билось в голове у Таиссы.
Таисса очутилась у криокамеры Тьена первой. Камера светлела в полуметре подо льдом, и, уже снижаясь, Таисса услышала предостерегающий окрик Вернона.
Плевать. Она протянула руки над тающим льдом, не обращая внимания на огонь и искорёженный металл. Павел пытался выдрать криокамеру изо льда с другой стороны, ногти его живой руки были в крови, а Таисса с трудом сдерживала слёзы и проклинала всё на свете, пытаясь успеть, успеть, успеть…
В следующий миг раскалённый кусок металла врезался в криокамеру, швыряя её вперёд и откидывая Таиссу назад взрывной волной.
Таисса закричала и сама не услышала своего крика.