Дарнлей был в отчаянии и начал строить планы. Он наладит связи с Папой Римским… он напишет Филиппу Испанскому… И вообще, разве он плохой католик? Он ведь католик получше Марии с ее разговорами о терпимости. Праведные католики о терпимости не говорят. Неужели он не найдет поддержки в католическом мире? Неужели он не сможет отнять у Марии трон? Однажды он станет королем не только Шотландии, но и Англии. Более того, он — отец наследника английского престола!
Ленокс, его отец, прослышав о планах сына, не на шутку встревожился. Дарнлею обязательно нужно было выговориться, и единственным человеком, кому он мог доверять, был его отец.
— Но, сын мой, — сказал граф Ленокс, — это нелепо. Папа римский не поможет тебе, а король Испании — человек осторожный и не поддержит такого мятежника как ты.
— Мятежника?! Да я король!
— Одно лишь название. Король без короны.
— Это так несправедливо! Мне обещали. Сначала мне помешал Риччо… а теперь вот граф Босуэл с графом Меррейским. Вернулся Мэйтленд… мой старый враг… Он убьет меня. Я знаю наверняка, что он убьет меня. Он позовет убийцу Мортона, и они вместе убьют меня…
Ленокс, в ужасе от истерик сына, написал письмо королеве, сообщив, что Дарнлей собрался в Испанию.
Мария приказала Дарнлею явиться и потребовала объяснений.
— Что это у вас за дикие планы? — спросила она.
— Я не скажу вам.
— Генрих, я настаиваю.
— Зачем мне здесь оставаться? — завопил он. — Кто я такой? Вам нужно, чтобы я остался лишь за тем, что вы боитесь скандала, который вызовет мой отъезд. Примите меня обратно. Я требую этого. Я хочу быть действительно вашим мужем. Позвольте мне остаться с вами и разделить постель и стол. Тогда вы не отыщете слуги более преданного, чем я.
Он бросился к ней и попытался обнять, но она в отвращении отпрянула.
— Мария… Мария… — взмолился он. — Вы ведь любили меня. Помните, вы приходили ко мне, говоря, что хотите побыть наедине со мной, пусть даже самую малость.
Она оттолкнула его. Ей было противно вспоминать об этих минутах, а сейчас в особенности, ведь она сравнивала его с другим! Она никогда больше не позволит Дарнлею прикоснуться к себе.
Она сказала:
— Если вы попытаетесь прикоснуться ко мне — я позову охрану.
Он захныкал:
— Что я такое сделал? В чем я изменился? Вы всегда были страстны со мной!
— Если вы еще раз повторите эти слова, то вы пожалеете об этом!
— А я повторю… повторю!
— Уходите по-хорошему, или я позову охрану. Утром вы сможете изложить ваше дело перед придворной знатью.
Ему ничего не оставалось, кроме как уйти, а утром, весь на нервах, он встретился с именитой шотландской знатью. Граф Меррейский и Мэйтленд тоже были там. Он был уверен, что они ненавидят его и хотят убить и не успокоятся, пока не вернут ко Двору всех его врагов.
Ни граф Меррейский, ни Мэйтленд не собирались ничего прощать ему. Их холодные и ядовитые взгляды наводили ужас на Дарнлея. Он прошел в зал, шаркая и глядя себе под ноги.
Почему это он собирался удрать? — размышляли они.
Он и сам не знал. Он просто хотел уехать из Шотландии, а теперь, после всего, он вообще не знал, как это сделать. Он хотел заставить королеву понять, как плохо она обращается с ним.
— Ваш отъезд в Испанию может рассматриваться как измена, — сказал граф Меррейский. — Почему вы хотели уехать?
— Чтобы заставить королеву вернуться к ее обязанностям… Чтобы вновь стать ее любимцем…
— Для изменника трудновато, — обходительно произнес Мэйтленд, — завоевать расположение королевы…
— Я не изменник. Не изменник я! — завопил Дарнлей.
Терпение у Марии кончилось. Ее самым большим желанием было избавиться от Дарнлея. При взгляде на него ее охватывал жуткий стыд.
Она сказала:
— Мы простим его, если он пообещает не уезжать из Шотландии… отправим его в замок к отцу… пусть там и остается…
Лицо Дарнлея побелело от ярости. Он затрясся от страха, но, когда повернулся к собравшимся спиной, заорал:
— До свидания, Мадам. Вы меня теперь долго не увидите, — и торопливо вышел из зала.
…Был октябрь, когда с юга Шотландии пришли вести о сражении близ Джедборо. Босуэл немедленно оставил Двор и направился туда, чтобы возглавить своих людей.
Мария почувствовала себя брошенной. Она ведь умоляла его отправить туда еще кого-нибудь, потому что без него она просто не сможет быть, но он лишь расхохотался в ответ. Юг был его стихией. Если там не все гладко, то кто, кроме Босуэла, должен быть там? И Мария начала понимать разницу их страстей. Она осознала, что значит для него меньше, чем он для нее.
Он именно хотел уехать. Предвкушение боя звало его так же, как и вожделение в ту маленькую мастерскую…
Тревога и ревность приводили Марию в отчаяние. Несомненно, перед возвращением ко Двору он заедет повидать жену. Она представила себе Джин Гордон… Господи, конечно, она не красавица — круглолицая… соломенные волосы… длиннющий гордоновский нос… Но еще в первые дни их семейной жизни поговаривали, что ни одной женщине Босуэл не был так верен, как Джин…
Но не теперь, — пыталась убедить себя Мария. — Он отправится прямо в Эдинбург. Он просто обязан. Почему же она не взяла с него обещания не заезжать домой вообще? Мария прекрасно понимала, что никто в таком духе не может управлять Босуэлом. Она знала, что попроси она его не заезжать к Джин — и он сделает наоборот. Да, он из той породы мужчин, кто не дает такие обещания, но он никогда не будет и обманывать. Если бы он собирался навестить жену, то он прямо бы и сказал. Она любила его надменность и обескураживающую наглость. В этом была его независимость.
Как долго он пробудет в Джедборо? Пока не захочет вернуться?
Почему я позволила ему уехать? — спрашивала она себя и сама отвечала, — ты ничего не могла сделать. Если Босуэл хочет чего-либо, никто и ничто не может остановить его.
С какой же радостью она узнала о судебном разбирательстве в Джедборо, на котором ей надо бы присутствовать.
У нее теперь появилась прекрасная возможность последовать за Босуэлом. Судьба оказалась к ней благосклонной!
Сетон с тревогой наблюдала за госпожой.
Еще никогда, — размышляла Сетон, — Мария не была так красива. Она очень изменилась со дня встречи с Босуэлом. Но Босуэл был не тем мужчиной, которого Сетон выбрала бы для Марии. В нем не было ни капли нежности, а только грубость и инстинкт. Что скрыто за его вожделением к Марии?
На подъезде к Джедборо они увидели всадника, летящего им навстречу. У Марии оборвалось сердце, потому что она признала во всаднике одного из слуг Босуэла.
— Какие новости? — с горячностью спросила она.
— Плохие, Ваше Величество.
Ее рука судорожно вцепилась в поводья.
— Босуэл?! — закричала она.
Казалось, слуга помедлил с ответом:
— Джон Эллиот… этот знаменитый разбойник… Ваше Величество. Мой господин, узнав, что в округе появился Эллиот, отправился, чтобы поймать его. Разбойника ранили… но… но там ничего серьезного… а вот Босуэл… Эллиот…
— Он… он убил его? — пробормотала Мария.
Рядом была Сетон… Ее глаза молили королеву: «Не выдавайте себя перед этими людьми. Вы любили его… Он был для вас всем… но… не выдавайте себя перед такими свидетелями».
— Босуэл убит, — произнесла с отсутствующим видом Мария.
Она взглянула на Сетон, ища поддержки.
Ее глаза говорили: «Меня больше нет. Мне ни до чего нет дела. Я хочу умереть».
Сетон сказала:
— Это страшное потрясение… Уже поздно, и Ее Величество неважно себя чувствует. Я думаю, мы должны остановиться на отдых.
Сетон проводила Марию в приготовленный для нее дом. Королева поднялась в спальню и легла на кровать, а Сетон пристроилась рядом, обняв ее. Они не плакали, а просто лежали, прижавшись друг к другу, и Сетон гладила ее по голове. Потом королева сказала: