Он подошел к маленькой стопке бревен около одной из печи и подкинул в умирающий огонь. Он закрутился и затрещал, прыгая на бревна голодными пальцами.
Ее магия не сильно мелькнула в ответ. Все, что она ела и пила через маленький слот в губе маски, было пронизано железом.
Сначала она отказывалась. Распробовала железо и выплюнула.
Она была на грани смерти из-за нехватки воды, тогда они заставили ее проглотить. Затем они позволили ей голодать, пока она не сломалась и не съела все, что они поставили перед ней, с железом или без.
Она нечасто думала в то время. Слабость. Как возбуждение Каирна росло, чтобы увидеть, как она ела, и как он был разъярён, когда все это не привело к тому, что он хотел.
Каирн подкинул дров в другую печь, прежде чем щелкнуть пальцами Фенрису.
— Ты можешь удовлетворить свои потребности в холле и немедленно вернуться сюда.
Как будто призрак поднял его, огромный волк выскочил.
Маэва предугадала даже это, предоставив Каирну власть приказывать, когда Фенрис должен есть и пить, когда ходить в туалет. Она знала, что Каирн преднамеренно забывал иногда. Скуление от боли доходили до нее, даже в ящике.
Действительность. Это было реально.
Мужчина перед ней — воин, обученный всему, кроме чести и духа, изучал ее тело.
— Как мы будем играть сегодня вечером, Аэлина?
Она ненавидела звук ее имени на его языке.
Клыки показались над ее губой.
Быстро, как змей, Каирн схватил ее за горло до посинения.
— Столько ярости, даже сейчас.
Она никогда не отпустит ее — ярость. Даже когда она погружалась в это горящее море внутри нее, даже когда она пела в темноту и пламя, ярость вела ее.
Пальцы Каирна врезались ей в горло, и она не могла остановить звуки, которые вырывались из нее.
— Все это может закончиться несколькими маленькими словами, принцесса, — промурлыкал он, опустившись настолько, что его дыхание касалось его рта. — Несколько маленьких слов, и мы с тобой расстанемся навсегда.
Она никогда не скажет их. Никогда не принесет клятву на крови Маэве.
Поклясться и предать все, что она знала, все, чем она была. Стань вечным рабом. И помочь разрушить мир.
Каирн схватил ее за шею, и она глубоко вдохнула. Но его пальцы задержались на правой части ее горла.
Она точно знала, по какому месту, по какому шраму, он провел пальцами. Две маленькие отметки между ее шеей и плечом.
— Интересно, — пробормотал Каирн.
Аэлина отдернула голову, снова выпустив зубы.
Каирн ударил ее.
Не по лицу, одетое в железо, которое разорвало бы его суставы. А по ее незащищенному желудку.
Весь воздух вышел из нее, и железо звенело, когда она пыталась, но не смогла повернуться в сторону. На тихих лапах Фенрис вскочил и встал у стены. Беспокойство и ярость вспыхнули в темных глазах волка, когда она задыхалась, пытаясь спрятать живот частью цепей. Но Фенрис мог только снова опуститься на пол.
Четыре подмигивания. Я здесь, я с тобой.
Каирн этого не видел. Не заметил, как она ответила в ответ, когда он ухмыльнулся крошечным укусам на шее, запечатанными солью из теплых вод залива Черепа.
Отметка Рована. Отметка мэйта.
Она не позволяла себе думать о нем слишком долго. Не тогда, когда Каирн снял этот тяжелый молот и взвесил его в широких руках.
— Если бы не кляп Маэвы, — размышлял мужчина, оценивая ее тело, как художник, оценивающий пустое полотно, — я бы вложил в тебя свои зубы. Посмотрим, хватит ли тогда отметки Уайтхорна.
Страх свернулся в ее животе. Она видела доказательства того, что вызывали долгие часы здесь у него. Ее пальцы скривились, скобля по камню, как будто он был лицом Каирна.
Каирн переместил молоток в одну руку.
— Полагаю, это нужно сделать. — Он провел другой рукой по ее туловищу, и она дернулась сквозь цепи от прикосновения. Он улыбнулся. — Такая отзывчивая. — Он сжал ее голое колено, мягко сжал. — В прошлый раз мы начали с ног. Пришло время двигаться дальше.
Аэлина приготовилась. Вдохнула так, чтобы ее унесло подальше отсюда. Из ее тела.
Она никогда не позволит им сломить ее. Никогда не принесет клятву крови.
За Террасен, за ее людей, которых она оставила, чтобы терпеть свои собственные муки в течение десяти долгих лет. Она была обязана им.
Глубже, глубже, глубже уйти, как будто она могла опередить то, что должно было произойти, как будто она могла скрыться.
Молоток сверкнул в свете костра, поднявшись над ее коленом, впитав дыхание Каирна, ожидание и восторг смешались на его лице.
Фенрис моргнул, снова и снова. Я здесь, я с тобой.
Это не помешало молотку упасть.
Или крику, вырвавшемуся из ее горла.
Глава 4, часть 1
— Этот лагерь был оставлен в течение нескольких месяцев.
Манона отвернулась от снежной скалы, где наблюдала за западным краем Белого Клыка.
К отходам.
Астерина продолжала сидеть над остатками пожарной ямы, мохнатая козья шкура, накинутая на ее плечи, взъерошилась в холодном ветре. Ее вторая продолжала:
— Никто не был здесь с ранней осени.
Манона подумала столько же. Тени заметили лагерь на час раньше на своём патрулировании местности, как-то углядев неровности, скрытые в подветренной стороне скалистого пика. Мать знала, что сама Манона могла пролететь прямо над ней. Астерина встала, стряхивая снег с колен. Даже толстого материала было недостаточно для защиты от жестокого холода. Отсюда и эти горные шкуры, которые они приспособили к ношению.
Хорошо для смешивания со снегом, заявила Эдда, тень, даже позволившая темной краске для волос которую она предпочитала, смыться в эти недели, чтобы показать волосы лунного белого света, ее естественного оттенка как у Манона. Но Бриар держала краску. Одна из них понадобится для разведки ночью, утверждала она. Манона взглянула на Теней, осторожно осматривая лагерь. Возможно, они уже не Тени, а два лика Луны. Одна тьма, другая свет.
Одно из немногих изменений в Тринадцати. Манона выдохнула, и ветер унес горячий воздух.
— Они там, — пробормотала Астерина, чтобы другие не могли услышать, когда они собрались на нависающем валуне, который защищал их от ветра.