– Просто работа тебе дороже!
Эмма не собиралась этого говорить. Она обещала себе, что найдет какой-то компромисс, чтобы они снова были вместе. Их связь в данный момент была слишком хрупкой для взаимных обвинений.
– Нет, Эмма.
– Да. – Она говорили очень тихо. – Ты сказал, что должен немедленно уезжать обратно. Надолго ли, Питер? А Рождество? Или ты считаешь, что Джулия проведет Рождество у родителей Тамсин?
– Не знаю. Я не подумал...
– Вот именно. Не подумал... Питер, твоей дочери необходим Рождественский праздник...
– Я знаю...
– Поэтому он – за мной. – Она села рядом с ним на кровать. – Что пользы об этом говорить? Это никогда не срабатывает, правда?
– Разве? – Он побледнел. – Мы должны найти выход, Эмма.
– Да, должны. Когда ты в последний раз согласился на компромисс, Питер? Когда? Когда ты в последний раз ставил меня или Джулию выше работы?
Внезапно оказалось, что уже слишком поздно. Она не могла остановить потока слов.
– Когда ты допускал, будто хоть что-нибудь можно изменить? Когда ты проводил дома больше двух месяцев? Когда, Питер? – Она встала и подошла к двери. – Ни разу с тех пор, как Джулия была грудным ребенком. Вот сколько это тянется. И я не думаю, что ты намереваешься изменить свой образ жизни. Зачем? Ты явно наслаждаешься!
– Эмма… – позвал он, но она вышла, хлопнув дверью. А Питер остался, глядя на подарки, лежавшие нетронутыми в чемодане.
После отъезда Нейла Клер почувствовала себя одиноко. Она ужасно по нему скучала. Напряженный ритм жизни, который задавал Нейл, исчез, хотя Клер по-прежнему была занята. Нужно было консультироваться с архитектором, составлять планы по усовершенствованию гостиницы, продолжать рекламную кампанию. Впервые после окончания школы она стала рисовать: архитектурные наброски, оформление рекламных проспектов, эскизы плакатов. А когда все это было сделано, продолжала рисовать просто для удовольствия: замок, утесы, закаты, деревья, терзаемые восточным ветром. Еще была кабинетная работа – телефонные звонки издателям, подготовка почтовой корреспонденции в адрес туристических фирм, которую нужно было рассылать из Эдинбурга. Работа доставляла ей удовольствие, она полностью выкладывалась, занимаясь ею. Один из пустующих номеров Клер использовала как кабинет и быстро завалила его конвертами и бумагой, поставила там ксерокс и даже небольшой компьютер, после того, как Катриона застенчиво призналась, что после школы в Абердине она ходит на курсы по обучению работы на нем.
Нейл не вернулся в первый уик-энд, как обещал. После его звонка она немного посидела, глядя в пространство, борясь с одиночеством и разочарованием, затем свистнула Касту и, накинув плащ, вышла под холодный дождь.
На утесах лежал туман. Он полз по сырым гранитным обрывам, сочился на траву, повисал каплями на сетках паутины, оплетавшей руины древних камней. Клер кончиками пальцев тронула одну из этих завес и глядела, как капли стекают на землю, а нити обвисают и слипаются, нарушая прекрасную симметрию. Она чувствовала себя опустошенной, истощенной, разочарованной. Впервые за эти дни она подумала об Изабель.
– Где ты? – прошептала она. – Здесь или осталась в Берике?
Изабель ни разу не приходила к ней после возвращения в Данкерн. Не было и кошмаров с клеткой. Облегчение сменилось неожиданным ощущением потери, и Клер чувствовала себя так, словно ее предала подруга.
Она оглядела расплывчатые под дождем очертания разрушенных стен, но не дождалась ответа. Дрожа, она глубже засунула руки в карманы. Каста остановилась рядом, заглядывая ей в лицо и поджав хвост.
– Ее здесь нет, Каста. – Клер наклонилась к собаке и, обняв ее, всмотрелась в темень. Замок внезапно показался ей совершенно пустым.
Она была так уверена, что Нейл вернется, убеждена, что нужна ему так же, как он нужен ей, но теперь ее вновь охватило сомнение. Неужели он просто развлекался с ней? Или просто проявил доброту? Неужели он вернулся к Кэтлин? Может, они теперь даже смеются над ней, потягивая пиво в офисе «Стражей Земли», глядя как за окном темнеет и машины грохочут по старой булыжной мостовой... Она крепче прижала к себе Касту, стоя на коленях в мокрой холодной траве. Нейл и Изабель. Оба бросили ее, и она никогда не чувствовала себя более одинокой.
На следующий день Клер проснулась еще до рассвета. Она некоторое время лежала, глядя в потолок, прежде чем осознала, что во сне она считала. Мгновение она не двигалась, удивленная нахлынувшим на нее ликованием. Это был не сон, она как будто производила некие расчеты, подводила скудный итог, не дававший остатка. Она еще полежала так, прислушиваясь к полной всепоглощающей тишине, потом резко приподнялась и потянулась к ночнику. В комнате было сумрачно, холодно и неестественно тихо, когда она села, съежившись в постели и обхватив колени руками.
У нее была недельная задержка.
Вначале у нее перехватило дыхание. Она чувствовала, как пульс настойчиво стучит в висках. Мускулы ее напряглись, желудок свело. Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем она смогла пошевелиться и выбраться из постели. Она полезла в сумку за ежедневником, хотя в этом не было необходимости. Годы подсчетов, месяцы тестов, редкие случаи, когда день или два давали ей надежду, научили ее чрезвычайно остро осознавать время. Она вернулась в постель и открыла ежедневник, держа его прямо под ночником. Руки ее дрожали.
Нейл.
В первый раз с Нейлом, на его квартире, когда они набросились друг на друга в ярости и обоюдном узнавании. Это был период, когда она была способна к зачатию.
В течение всего замужества такие дни каждого месяца Клер аккуратно отмечала в ежедневнике. В остальные дни она измеряла температуру, наблюдала и ждала, тогда они с Полом патологически избегали секса...
Клер закрыла ежедневник и отложила его, затем медленно провела руками по животу. Она не знала, смеяться ей или плакать.
Стащив через голову ночную рубашку, она подошла, обнаженная, к старинному викторианскому платяному шкафу и раскрыла его. На внутренней стороне двери располагалось зеркало во весь рост. Клер взглянула на себя.
Нейл сказал, что она наконец стала поправляться. Возможно, лицо ее округлилось, стало менее резким и худым – сказывалось слишком много шотландских завтраков Джека, но живот оставался таким же плоским, как всегда. Она медленно перевела взгляд на груди. Изменились ли они? Она подошла ближе к зеркалу, щурясь в тусклом свете, чувствуя, что начинает жестоко дрожать от холода. Конечно же, грудь и должна была увеличиться! Она вгляделась и вдруг заметила, что там, где грудь оставалась незагорелой ниже глубокого выреза купальника, она теперь покрылась бледной сеткой голубых вен.
Она не могла уснуть до самого рассвета. Никто не приходил будить ее. Касту, которая все чаще ночевала внизу, на кухне, рядом с плитой, выпустила Катриона. Собака присела под тяжелым сырым снегопадом как можно ближе к задней двери и сразу же прибежала обратно.
Клер спала глубоким, тяжелым сном без сновидений. Когда она проснулась, то снова подошла к зеркалу и долго-долго глядела на себя. При дневном свете ее эйфория ослабела. Она не должна позволять себе надеяться, еще нет. Пока слишком рано. Это может быть ложная тревога: изменение образа жизни, переживания, внезапные резкие перепады эмоционального стресса – все могло быть причиной задержки. Она не должна никому говорить. Еще не время. Если она беременна, то это будет ее тайна. Она не пойдет даже к врачу – слишком уж много было этих врачей. И не скажет Нейлу. Ребенок не Нейла, а ее. И главное, ей не следует говорить Полу. Как странно – одним из первых ее побуждений, когда она лежала перед рассветом, было дотянуться до телефона и позвонить Полу. Но он не должен знать. Ребенок не может быть от него. Они больше не были женаты ни в каком смысле, кроме юридического, и скоро она предпримет шаги, чтобы покончить и с этим. Тогда она будет совершенно свободна.
Клер подошла к окну и выглянула. Обычно это было первое, что она делала поутру. Каждое утро она выглядывала из окна, чтобы вдохнуть свежего воздуха, невзирая на сырость и холод. Сегодня она поначалу позабыла и о воздухе и об окне.