Пожав плечами, я пробормотал:
— От Кале до Виджаянагары путь неблизкий. Но важнее всего для меня было исполнить поручение человека, который передал мне это послание.
— Следовательно, за столь короткий срок он сумел произвести на тебя глубокое впечатление?
Я наклонил голову в знак согласия, но в подробности входить не стал.
— Что тебе известно о содержимом этого пакета?
Я бросил быстрый взгляд на стол.
— Когда я передавал пакет твоему управителю, мой князь, кожаные ремешки были завязаны. Я ни разу не развязывал их. Меня предупредили, что в противном случае я навлеку на себя проклятие.
Князь Харихара извлек связку пергаментных листов, провел пальцем по их краям, и овечья шкура пергамента жалобно заскрипела. Князь брезгливо поморщился.
— Ты много путешествовал, — проворчал он.
— Я побывал всюду, за исключением лишь южной оконечности Африки и неведомого материка Винланда — говорят, есть такая земля к западу от Европы и к востоку от Азии.
— Ты умеешь читать?
— На всех языках понемногу.
— На английском умеешь? Ученые мужи из нашей библиотеки уже сообщили мне, что большая часть листов написана на этом наречии, но они недостаточно знакомы с ним, чтобы перевести текст. Ты можешь его прочесть?
— Я разберу описание груза на корабле или правила, касающиеся ввоза и вывоза товаров. Могу договориться о комнате в гостинице, заказать еду, получить корм для животных, которых везу с собой, расспросить о дороге и поболтать со спутниками, кто бы они ни были.
Князь протянул мне верхний лист из связки. Я увидел перед собой английский текст и принялся читать его вслух:
As John the apostel hit syy with syght I syve that cyty of gret renoun Jerusalem so new and ryally dyght As hit was light fro the heven adoun The birgh was al of brende golde bryght As glemande glas burnist broun With gentyl gemmes anunder pyght Wyth banteles twelve of tiche tenoun Uch tabelment was a serlypes ston…
— Довольно! — прервал меня князь. — Что все это значит?
— В этом языке, как и в здешнем, есть множество диалектов, — сказал я. — Я торговал в юго-восточной части Ингерлонда, а это, я полагаю, северо-западный диалект.
— Но ты должен понимать хотя бы, о чем тут речь.
— Мне кажется, это описание города. Богатого города.
— Продолжай.
— Здесь сказано, что этот город сияет золотом, драгоценными камнями… Драгоценными камнями двенадцати видов, если я правильно понял.
— И что там дальше? Какие именно камни? Они названы здесь? — Князь передал мне следующий лист.
— Яшма, сапфир, халцедон, изумруд…
— Прекрасно, прекрасно.
— Агат, рубин…
— Ты уверен, что здесь сказано «рубин»?
— «The sexte the rube». Конечно же, rube — это рубин.
— Я спрашиваю потому, что все утверждают, будто рубины имеются лишь в Бирме и Мандалае. Продолжай же.
Я вел пальцем по строкам, выбирая слова, к которым князь проявлял особый интерес, а все остальное пропуская:
— Хризолит, берилл, топаз, хризопраз, гиацинт, аметист.
— И все? Это все?
Я перевернул страницу.
— Дальше говорится о том, что улицы города сделаны из золота и все wones— должно быть, это жилища украшены драгоценными камнями. Это большой город, площадь его составляет примерно полторы квадратных мили.
Князь вздохнул. Глубокий вздох, выражающий полное удовлетворение. Воцарилось молчание, лишь вода легонько звенела в фонтане да птица напевала в клетке.
— Где этот город? — спросил он наконец.
— Здесь упоминается Иерусалим, но там я бывал — ничего похожего на то, что описывается в этом послании.
— Может быть, где-то в Ингерлонде? Ты сказал, это северо-западное наречие. Может быть, там? — Я только пожал плечами и выпятил нижнюю губу к счастью, она меньше всего пострадала от удара меча. Но князь настаивал: — Тебе доводилось когда-нибудь слышать о таком городе? Ведь вы должны знать о нем, если такое место и вправду существует.
— Кое-что рассказывают, — рискнул я ответить. — Но я никогда не бывал в той части Ингерлонда.
В задумчивости князь принялся грызть ноготь большого пальца. Он не сразу сообразил, как ему действовать дальше.
— Если ты хочешь получить плату за оказанную мне услугу, и вообще, если ты хочешь получить разрешение на торговлю в нашей столице, — так ему показалось надежнее, — ты должен завтра до полудня явиться к моему управляющему. А теперь можешь идти. Повеселись на празднике!
С этими словами вельможа отвернулся и принялся перечитывать те три листа пергамента, в которые он не позволил мне заглянуть. Полагаю, эти страницы содержали письмо от его брата Джона, вернее, Джехани, и были составлены на языке телуга тем тайным письмом, которым пользуются в личной переписке правители этой страны.
Глава седьмая
Вернувшись на площадь, я убедился, что встреченный мной утром монах или послушник оказался человеком слова: он сумел сохранить для меня удобное местечко, несмотря на все усиливавшийся напор толпы. Более того, юноша даже припас для меня кусок пресной лепешки, посыпанной специями, и купил у уличного разносчика кокосовую скорлупу с айраном. Этот напиток, кислое коровье молоко его здесь называют «ласси», — утоляет жажду лучше любого другого.
Как я ожидал, празднество оказалось грандиозным и довольно утомительным. Так ведь оно обычно и бывает. Каждый квартал города выставил своих танцоров и музыкантов, состязавшихся друг с другом и богатством одежд, и сложностью представления. Все это, вероятно, чрезвычайно интересно для знатоков, способных обсуждать малейшие подробности, которыми выступление одной труппы отличалось от другой. Да, все актеры выглядели просто замечательно в пышных разноцветных одеяниях и театральных костюмах, преимущественно из шелковой ткани с вышивкой золотом, их лица закрывали лепные маски, отделанные драгоценными камнями, покрытые листовым золотом, над головой у них колебались перья экзотических птиц. Одни артисты показывали толпе невероятно длинные ногти, кажется, даже искусственные, другие вступали в ритуальный поединок, размахивая ятаганами, третьи топали ногами в такт музыке, а четвертые изгибались и извивались, пытаясь изобразить многорукое и многоногое божество. Музыканты дули в трубы, били в гонг, играли на гитарах и пронзительно свистели на флейтах.
Не прошло и часа, как я уже изнемогал от шума и впечатлений, а четыре часа спустя, когда в факелах начал наконец угасать огонь, я почти засыпал, и тут, к моему огорчению, догоравшие факелы начали заменять новыми, и, по моим прикидкам, это означало, что веселье продлится до утра. Я принялся зевать и, извинившись перед Сирианом, сослался на дорожную усталость после стольких дней пешего пути, а перед тем — многих месяцев непрерывного плавания, напомнил, что и этот день был полон хлопот, а я уже не так молод…
— О, извини меня! — тут же воскликнул он. — Я проявил невнимание. Мы сейчас же пойдем ко мне домой, поужинаем, и я уступлю тебе свою постель. Нет-нет, я настаиваю! Мне тоже вполне достаточно того, что я уже видел. Празднество продолжается семь дней, мы можем вернуться сюда завтра. Ничего существенного мы не пропустим. — И он, не допуская возражений, увлек меня с площади, повел под гору, мимо огромных конюшен, где содержались дворцовые слоны, мимо парков, где и ночью горели фонари с ароматными маслами, к широкому каменному мосту через реку. Под взглядом гранитных львов мы перешли на другой берег.
Сириан попросил прощения за скудность предстоявшего мне угощения, пояснив, что, хотя его родители землевладельцы, готовые предоставить сыну любую роскошь, он выбрал аскетический образ жизни. Он говорил об этом без гордыни или ханжества напротив, он восхищался блеском и роскошью вельмож и с сочувствием относился к земным радостям. Как он уже поведал мне, излагая свое вероучение, большинство жителей Виджаянагары полагали, что о посмертном существовании человеку известно крайне мало, а потому высшее блаженство, на которое смеет рассчитывать мужчина или женщина, достигается уже здесь, на земле, в мучительном и страстном восторге единения духа и тела с обитающим внутри божеством.