— Действие лучей усиливается благодаря прохождению через рубин, — заметил Питер с глубоким почтением в голосе.
Факир неодобрительно покосился на него, словно монах что-то перепутал.
Нам пришлось повозиться, но это сработало. Ничего подобного еще никто никогда не видел, и у нас не было возможности отрепетировать наш номер или провести заранее пробу. Мы должны были проделать это на рассвете следующего дня. Мы надеялись, что Природа окажет нам помощь: здесь было все необходимое — невысокий холм к востоку, то есть у нас за спиной, рядом река. Не хватало лишь тумана, но были все основания рассчитывать на утреннюю дымку. В эту пору года по ночам не бывает ветра, и к утру всегда поднимается туман, иногда даже очень густой. А коли естественных испарений окажется недостаточно, факир собирался распорядиться зажечь по другую сторону холма костры из зеленых веток и влажных перегнивших листьев. Это обеспечило бы столь нужную нам завесу. Костры приготовили заранее, но разжигать их не пришлось.
Но все эти приготовления меркнут по сравнению с той умственной работой, которую пришлось проделать факиру вместе с братом Питером. Они проводили вычисления, пытались применить к конкретному случаю оптическую теорию Роджера Бэкона, записанную с помощью тайнописи. Мы знали, что открытия английского монаха продолжают учение его арабского предшественника Абу Юсуфа Якуба бен Исхака аль-Кинди, но не ведали, насколько далеко Роджер продвинулся по этому пути. Еще сложнее было вычислить ту точку неба, где на следующий день солнце достигнет достаточной высоты и позволит осуществить задуманный эксперимент.
Все получилось, хотя до последнего момента мы сомневались в успехе. Маленькие зеркала, не более восемнадцати дюймов в поперечнике вместе с резной и позолоченной рамой, но зато очень ясные, были установлены на подмостки, сооруженные из копий и найденного на близлежащей ферме частокола. Перед зеркалами мы расположили рубины под тем углом, который указали нам факир и брат Питер.
— Почему именно три солнца? — поинтересовался князь Харихара.
— В честь Троицы, трех божеств в одном и одного божества в трех лицах, которого мы все еще имеем глупость чтить, — ответствовал брат Питер.
— Каким образом солнце может светить одновременно в оба зеркала, наполняя их оба своими лучами? — усомнился Эдди.
Кое-кто из присутствующих явно разделял его недоумение.
— Точно так же, — утомленно, но терпеливо отвечал факир, — как оно может отбрасывать тень одновременно и от твоего тела, и от моего.
— А, ну конечно. Все ясно.
Не думаю, что он и вправду что-нибудь понял.
Но все получилось, еще как получилось. Поднялся туман. Туман висел на верхушках деревьев и в предрассветном сумраке казался серым, точно волчья шкура. Потом он стал розовым, потом золотым и понемногу начал таять, но тут из тумана вынырнуло солнце, красное колесо покатилось под нависающими тучами, и появилось то видение, которого мы добивались. Оно длилось минуты две, но этого вполне хватило.
Лучи солнца ударили в зеркала, отразились от них и прошли через рубины, которые превратили их в узкие лучи, а затем эти лучи разошлись достаточно широко, чтобы в тумане проступило два красных круга чуть пониже настоящего солнца и возникла иллюзия, что на небе светит три солнца разом. Войско заранее предупредили о чуде, и оно разразилось восторженными воплями. Вельможи, готовые вести своих людей в бой, подскакали к Эдди и довольно смущенно спросили, какой будет приказ. Эдди потребовалась лишь минута, чтобы провозгласить: солнце славы, солнце Йорка будет отныне его гербом, и пусть ему немедленно изготовят щит с изображением тройного солнца. После чего он пришпорил Генета и первым пересек мост, ведя своих людей к победе.
Факир огляделся по сторонам, притронулся кончиками пальцев к краю своего тюрбана, воздавая хвалу Аллаху.
— Благодаря прохождению через рубин возникает особое излучение, — произнес он укоризненно и пошел прочь по дальнему от нас склону холма, удаляясь от поля боя. Больше мы его не видели.
— Это была та самая битва, когда в плен попали Оуэн Тюдор и его сын? — уточнил я.
— Вот именно.
— Ив тот же вечер Эдди приказал отрубить им голову?
— Верно.
— Должно быть, Ума его просто возненавидела…
— Что ж, послушаем, что она сама расскажет об этом.
Глава сорок восьмая
Ближе к вечеру, когда прекратился дождь, мы снова собрались послушать рассказ Али о последней большой битве, той, что положила конец войне. Ума с двумя детьми немного припозднилась, и Али это явно раздражало, хотя в целом он чувствовал себя теперь лучше, несмотря на то, что воздух все еще был горячим и влажным, почти как в турецкой бане. Светило солнце, камни и цветочные клумбы исходили паром, птицы пели и порхали вокруг, цветы раскрывали свои чашечки, сад наполнялся прекрасными ароматами. Бирманская кошечка растянулась в тени и мирно спала.
— Прошу прощения, — произнесла Ума, наконец появляясь в дверях и передавая детей няньке, которая повела их играть в задние комнаты. — Они задержали меня по дороге — непременно хотели купить шербет.
Она села рядом с Али, положила его похожую на лапу левую руку к себе на колени и молча поглаживала ее, ничего не добавляя к его истории. Она, как и я, вся обратилась в слух.
За две недели до битвы Трех Солнц армия королевы начала продвижение из северных регионов страны. Эти огромные армии, в тридцать, а то и в пятьдесят тысяч человек могут продвигаться лишь на несколько миль в день — на десять, самое большее на пятнадцать, особенно если они везут с собой пушки. Требуется особое искусство, чтобы организовать подобный переход: нужно позаботиться, чтобы солдаты не голодали в пути. Обычно войско разделяют на три колонны, и они движутся каждая по своей дороге, поддерживая контакт друг с другом, чтобы воссоединиться, как только лазутчики обнаружат впереди превосходящие силы противника.
С тех пор как войска королевы перешли через Трент, они не знали проблем с провиантом. Река Трент отделяет южную часть острова от северной, а междоусобица постепенно переросла в войну между севером и югом. Миновав эту границу, королева спустила с цепи псов войны, голод, огонь и меч, она поощряла своих людей грабить и убивать, разрушать, поджигать, насиловать. Так они пролагали себе путь вперед, через земли, где Йорк набирал солдат для битвы у Нортгемптона. Однако, экономя таким способом деньги, королева проигрывала во времени: продвижение ее войска замедлилось, поскольку армия то и дело отвлекалась на грабежи; говорят, что многие пехотинцы пытались тащить за собой тяжеловесный груз, например сундуки, инструменты, черепицу.
К тому же настала самая холодная пора года, дни только-только начали удлиняться, и все светлое время дня уходило на то, чтобы добыть себе пищу, развести огонь, приготовить еду, отыскать теплое местечко для ночлега, изнасиловать женщину и убить малышей.
И все же к семнадцатому февраля королева поспела в Сент-Олбанс. Уорик заранее вышел из Лондона ей навстречу, и сражение завязалось прямо на улицах города. Когда королева стала одолевать, Уорик отступил и занял оборонительные рубежи поперек дороги на Лондон, выставив перед собой заслон от кавалерийских атак и пушку, а также отряд из пяти сотен бургундцев, вооруженных огнестрельным оружием и горящими стрелами. Тут пошел снег, и пушки с ружьями, как всегда, подвели тех, кто на них понадеялся. Гораздо успешнее действовали арбалетчики, некоторые из них были вооружены арбалетами такого калибра, что, если выстрелить из него в плотную группу людей, стрела пронзала разом троих или четверых.
Но еще больший ущерб, чем снег, Уорику нанесли изменники. Да, изменники! Одним из первых капитанов в ту пору считался сэр Генри Лавлейс. Он сражался на стороне Йорка, попал в плен при Вейкфилде, но избежал расправы, поклявшись впредь сражаться за королеву. Ночью накануне битвы при Сент-Олбансе он явился в лагерь йоркистов и обещал присоединиться к ним, однако он придерживал свои войска, пока не убедился, что верх берет королева, а тогда вместо того, чтобы прийти на выручку к Уорику, он вновь перебежал на сторону победителя, точно так же, как это сделал лорд Грей при Нортгемптоне, оставив зияющую дыру в рядах Уорика, и в эту брешь тут же устремилось войско королевы. Уорик понял, что битва проиграна, дал сигнал к отступлению и чудом ускользнул, уведя с собой четыре тысячи человек.