Так почему на Божьей земле управленцы заставляют его соглашаться с отсроченными поставками зерна? Это явно походило, что эти идиоты, окончившие МВА, не понимали, что затраченные их время и усилия в течение четырех лет, сегодня не будут ничего стоять, если он не произведет слив в определенный срок, они попросту понесут затраты от продажи бурбона в течение сорока восьми месяцев… и тех бочек, которые находятся на определенном уровне процесса, срок которых истекает через десять лет и через двадцать.
Он точно знал, куда все это приведет. Общенациональный дефицит кукурузы, в результате глобального потепления обернулся боком и затянувшиеся погодные условия летом прошлого года, привели к тому, что цена за бушель стала заоблачно высокой, именно сейчас — это было невероятно, но это факт. Очевидно, бухгалтер из домашнего офиса, читай, поместья мистера Болдвейна, решил сэкономить пару баксов, приостановив поставку на ближайшие пару месяцев, надеясь наверстать упущенное, когда цены на кукурузу снизятся сами собой.
Предполагая, что национальная засуха, которая была раньше за год до этого не повторится.
Он лично готов был поспорить с этим, заключив пари.
Имелось много недостатков в бизнес логике компании, но основной проблемой все же являлось то, что эти «костюмы и галстуки» не понимали главного — бурбон был не гаджет, произведенные на конвейере, который можно было легко отключить в любой момент. Производство бурбона — это процесс уникальный и особенный, достигающий своей кульминации, проходивший через пробы и ошибки, выбор, в конце концов, в течение более двухсот пятидесяти лет: необходимо было развивать вкус бурбона, трепетно добиваться раскрытия аромата и баланса добавленных элементов, чтобы достигнуть такой вершины — и потом только отправить его своим клиентам под лейблом «Оригинальный». Черт возьми, он испытывал такую гордость, что сам приложил руку в принятие мер предосторожности с самым успешным брендом компании № 15, и менее дорогими линиями продукции, которые он со временем превратил в дорогостоящие, вознеся их на вершину с большей годовой выдержкой, такие как «Black Mountain», «Bradford I», и ультра-эксклюзивный «Family Reserve».
Если он прервет производство сейчас? Он отлично понимал, что они вернуться к нему через шесть месяцев и скажут подменить маркировки у бочек.
Для «костюмов» шесть месяцев было всего лишь пол годом, двадцатью шестью неделями, двумя кварталами.
Но своим нёбом он мог отличить бурбон, выдержкой девять с половиной, от десятилетнего плюс один день бурбона. И возможно многие их клиентов не могли бы увидеть различия, но не в этом дело, главное, что он видел их. И тот факт, что многие их конкуренты перемаркировывали на регулярной основе свой товар. Едва ли должно быть стандартом для подражания.
Если бы Эдвард был здесь, подумал он, он бы не стал переживать по этому поводу. Эдвард Болдвейн был редкостью для семьи Брэдфорд — настоящий дистиллятор с основами ранних традиций от августейшей родословной, человек, который ценил продукт, который производил. Но, предполагаемый наследник престола был больше не связан с компанией.
И Маку не к кому было пойти с этими проблемами.
И тот факт, что записка была оставлена на его столе, в надежде, что он обратит на нее внимание? И это стало в порядке вещей после трагедии с Эдвардом, при нем все было по-другому. И кошечки из бизнес-центра знали, что у него случится припадок, но у них не хватило смелости приехать и сказать ему все в лицо. Неа. Легче же написать записку и подкинуть ее с другими бумагами, лежащим у него на столе, зная, что это принципиально повлияет на основу бизнеса.
Мак снова уставился на стеллажи, сделанные из старых бревен, срубленных больше века. Это было самое старое в компании складское помещение, и оно использовалось, чтобы хранить очень «специальные» бочки. Расположенное оригинально и до сих пор являющееся рабочим (сейчас являлся как бы музеем для туристов, а также, местом, где располагался его офис) оно напоминало черт побери храм.
Душа его отца парила по этим коридорам.
Мак был убежден, он мог чувствовать своего старика прямо сейчас, чуть ли не следующего за ним попятам.
Он также был в этом убежден, как и в том, что в этот тихий день, как сегодня, единственным, кто находился с ним в этом хранилище, был солнечный свет, струящийся из замутненного окна, звук его сапог по бетону, и дымка «доли ангелов» дрейфующая в солнечных лучах... он был одним из очень немногих борцов за уходящие традиции этой компании.
Новые дети, которые приходили сюда (которые очень желали попасть в это место, где он находился сейчас) исповедовали любовь к ритуалам и основам, утверждая, что являются приверженцами этого процесса, но на самом деле являлись всего лишь корпоративными приспешниками, одетыми в хаки, а не в костюмы. Они были из поколения «особенных», которые ожидали получения наград и считали, что они достанутся им очень легко, и что все кругом должны заботиться о них, охранять и лелеять также, как их родители.
Они имели такую же глубину души, как и их посты в Facebook, такой же неумолимый эгоизм и бездушные безделушки.
По сравнению с прародителями этой компании, которые в далекие времена пронесли этот продукт через голод и войны, болезни и депрессии... через сухой закон, слава Богу... они выглядели мальчиками, пытающимися делать мужскую работу.
Они просто не знали всего этого, а как можно узнать с такой корпоративной культурой? Они никогда не узнают.
— Мак?
Он оглянулся через плечо. Его секретарь, Джорджи О'Мэлли, которая еще была помощницей его отца, пока он не умер, тихо подошла к нему. В зрелом возрасте шестидесяти четырех лет, сорок один, из которых она проработала в компании, она по-прежнему была быстра на работе. Объявившая себя женой фермера, хотя без мужа и без фермы, она была его единомышленником в войне против нынешних условий.
— Ты в порядке, Мак?
Мак снова посмотрел вверх на «Долю ангелов», дымку в луче света высоко над головой.
«Доля ангелов» была священна: каждая бочка из белого дуба обугливалась изнутри прежде, чем наполнялась пятьюдесятью тремя галлонами бурбона. Установленные в специальное место, в условия намеренно лишенные системы климат-контроля, древесина бочки расширялась и сужалась в зависимости от сезона, бурбон внутри приобретал цвет и аромат от карамелизированного сахара, сожженного на древесине твердых пород.
Не-незначительная часть этих литров испарялась и впитывалась самими бочками с течением времени.
Это и была «Доля ангелов».
Его отец называл ее жертвой прошлому, дань уважения прародителям, которые выпивали ее на небесах. Это была также плата-в-будущее вашей собственной кончины... с надеждой, что следующий приверженец традиций будет делать то же самое для вас, когда вы покинете этот мир.
— От нас скоро ничего не останется, Джорджи, — услышал он сам себя.
— О чем ты говоришь?
Он просто покачал головой.
— Я хочу, чтобы ты сказала парням, прекратить слив.
— Что?
— Ты слышала меня, — Мак поднял кулак, чтобы она смогла увидеть скомканную бумажку. — Корпорация не будет поставлять кукурузу ближайшие три месяца. Минимум. Они дадут нам знать, когда мы можем сделать больше сусла используя рожь, ячмень и пшеницу, которую мы сможем получить прямо сейчас, чтобы перепрофилироваться.
— Перепрофилироваться? Что это значит?
— Они не могут продать компанию конкурентам. Они дают людям из Саттона зеленый свет? Или общей прессе? Они собираются сэкономить десять центов, а выглядят это, как самый дорогой фак-ап в истории компании.
— Мы никогда не останавливали производство.
— Неа. Даже во времена сухого закона, и это было только для показухи.
Наступила долгая пауза.
— Мак... что они делают?
— Они собираются разрушить компанию, вот что они делают, — он подошел к женщине. — Они собираются поиметь нас под личиной максимизации прибыли. Или, черт возьми, возможно они собираются провести эмиссию акций в заключении… Саттон сейчас, являющаяся собственностью государства, производит совершенно другой бурбон. Возможно, они пытаются искусственно завысить прибыль перед собственной продажей фирмы. Я не знаю, и мне плевать. Но я черт побери уверен на все сто, что Илия Брэдфорд переворачивается в гробу, видя все это.