Джин с трудом попыталась все же добиться стакана, намочив губы и отпрянув с отвращением…
— Что вы делаете!
Зажглась люстра, мы все подпрыгнули на месте, Лейн попытался поймать бурбон, выплеснувшийся из его стакана на пижаму с монограммой.
Эдвард стоял в комнате с выражением абсолютной ярости на лице.
— Что, черт возьми, с вами не так! — сказал он, двигаясь вперед и выхватывая стакан из руки Лейна и бутылку у Макса.
— Мы просто играем, — пробормотала Джин.
— Иди спать, Джин, — он поставил стакан на тележку и вернул бутылку в нишу. — Ты прямо сейчас идешь спать.
— Почему это?
— Ты хочешь, чтобы я поддал тебе под зад?
Даже Джин способна уважать логику.
Она направилась к дверному проходу в виде арки, сутулясь, ее тапочки, как-то странно передвигались по восточному ковру, и Эдвард прошипел:
— И воспользуйся лестницей для персонала. Если отец услышит что-либо, он спустится сюда.
Сердце Лейна просто ухнуло вниз. У него выворачивало все нутро, хотя было ли это связано с бурбоном, он не был в этом уверен.
— Ей семь лет, — сказал Эдвард, когда Джина не могла его уже услышать. — Семь!
— Мы знаем, сколько ей лет…
— Заткнись, Максвелл. Просто заткнись, — Эдвард уставился на Макса. — Если вы хотите навредить себе, мне плевать. Но не втягивайте ее в это.
Громкие слова. Ругательства. И манера поведения такая же, которая действительно могла заставить их обоих прийти в себя.
Опять же Эдвард всегда казался взрослым, еще перед тем, как он совершил прыжок в мир подростков.
— Я не обязан тебя слушаться, — вставил Макс. Но боевое настроение уже покинуло его, голос звучал слабо, а глаза смотрели в ковер.
— Да, вы будете слушать.
И все замерло здесь и сейчас.
— Прости, — сказал Лейн.
— Я не беспокоюсь о тебе, — Эдвард покачал головой. — Это касается его, я беспокоюсь о нем.
— Скажи, что тебе жаль, — прошептал Лейн. — Макс, давай.
— Нет.
— Он не отец мне, и ты знаешь это.
Макс уставился на Эдварда.
— Но ты ведешь себя точно также, как он.
— Только потому что ты вышли из-под контроля.
Лейн взял Макса за руку.
— Он тоже сожалеет, Эдвард. Давай, пошли, пока кто-нибудь не услышал нас.
Макс попытался несколько раз выдернуть руку, но в итоге последовал за ним без дальнейших комментариев, бой закончился, ставка на независимость была безнадежно утеряна. Они были в тусклом фойе, двигаясь по черно-белому мраморному полу, пройдя уже половину пути, когда Лейн заметил что-то в конце гостиной.
Какая-то движущаяся тень.
Слишком большая, чтобы быть Джиной.
Лейн дернул руку своего брата в полной темноте танцевальной гостиной.
— Шшш.
Через арочные дверные проемы, открывающие вид в гостиную, он наблюдал, как Эдвард повернулся к тележке, пытаясь найти отскочившую пробку, и Лейну хотелось закричать и предупредить своего брата…
Но возник их отец, Уильям Болдвейн, и как только Эдвард развернулся, то фактически уперся в его высокое тело.
— Что ты делаешь?
Те же слова, тот же тон, только бас ниже.
Эдвард спокойно стоял перед ним с бутылкой в руке, и Лейн заметил почти полный стакан, стоящий на виду в центре тележки.
— Ответь мне, — сказал их отец. — Что ты делаешь?
Он и Макс — мертвы, подумал Лейн. Как только Эдвард расскажет этому человеку все, что происходило здесь, Уильям был способен войти в раж.
Рядом с Лейном, тело Максвелла просто дрожало мелкой дрожью.
— Мне не следовало этого делать, — прошептал он…
— Где твой ремень? — спросил Эдвард.
— Ответь мне.
— Я отвечу. Где твой ремень?
«Нет! — подумал Лейн. — Нет, это были мы!»
Их отец шагнул вперед, его шелковый халат с монограммой, поблескивающей в лучах света, цвета свежей крови.
— Черт побери, парень, ты скажешь мне, что ты делаешь здесь с моей выпивкой.
— Она называется Брэдфорд Бурбон, отец. В честь семьи, на которой ты женился, помнишь?
Их отец оторвал руку от груди, и тяжелая золотая печатка кольцо, которое он носил на левой руке, блеснуло, словно предвидя удар, который вошел в контакт с кожей. Эдвард получил элегантный, мощный надрез, в виде сомнительной пощечины, которая была слишком жестокой и звук удара рикошетом отразился от стен гостиной.
— Сейчас, я спрошу еще раз… что ты делаешь с моей выпивкой? — Уильям потребовал снова ответа у Эдварда, который отклонился в сторону, схватившись за лицо.
Пытаясь отдышаться где-то минуту, Эдвард выпрямился. Его пижамы подрагивала, потому что дрожало все его тело, но он оставался на ногах.
Откашлявшись, он ответил заплетающимся языком:
— Я праздновал Новый Год.
Кровь дорожкой сочилась у него по щеке, оставляя след на его бледной коже.
— Тогда не позволяй мне испортить твое удовольствие, — отец указал на полный стакан Лейна, стоящий на тачке. — Выпей его.
Лейн закрыл глаза, его чуть не вырвало.
— Выпей его.
Звуки удушья и тошноты продолжались бесконечно, пока Эдвард издавал булькающие звуки, выпивая почти четверть бутылки бурбона.
— Теперь не выплесни это, парень, назад, — рявкнул их отец. — Не смей...
Шасси самолета ударились об асфальт, и Лейна вытряхнуло из прошлого. Он даже не удивился тому, что стакан в его руке дрожал, и это не было связано с посадкой.
Поставив № 15 на поднос на столе, он вытер лоб.
Это не единственный раз, когда Эдвард пострадал из-за них.
И это еще не было худшим вариантом. Нет, все худшее пришлось позже, когда они стали взрослыми, и, наконец, собственно и произошло то, с чем не могло справиться паршивое воспитание.
Сейчас Эдвард был явно разрушен, и не только физически.
Боже, у него было так много причин, из-за которых Лейн не хотел возвращаться в Истерли. И не все они были связаны с женщиной, которую он любил, но потерял.
Он должен был признаться, хотя бы самому себе, но..., Лиззи Кинг оставалась наверху этого очень длинного списка.
3.
Брэдфорд — родовое поместье, Отель «Чарлмонт»
Оранжерея «Amdega Machin» была продолжением Истерли с южной стороны и не потребовала никаких вложений, когда была построена еще в 1956 году. Строительство было осуществлено в таком же готическом стиле, и представляло собой шедевр архитектуры — тонкий каркас был сделан из белой покрашенной кости, поддерживающие сотни панелей из стекла, создавая интерьер, который был намного больше и более законченный, чем фермерский дом, в котором жила Лиззи. С шиферными перекрытиями и гостиным уголком с диванами и креслами, созданными «Colefax and Fowler» (дизайнерская фирма – прим. пер.), с высокими грядками с образцами цветов по длинной стороне и выращиваемой зеленью по углам, но этим все и ограничивалось, создавая видимость. Истинные растения, садово-огородные растения, прорастали и прививались, обрезались далеко от глаз семьи в теплицах.
— Wo sind die Rosen? Wir brauchen mehr Rosen… (Где эти розы? Мы должны использовать дополнительное количество роз…— пер. с нем.)
— Я не знаю, — Лиззи открыла в довершение еще одну картонную коробку, которая была такой длинной, что напоминала ногу баскетболиста. Внутри находилось две дюжины белых георгинов, каждый стебель которых был обернут в пластик, а головки защищены воротниками из тонкого картона. — В этих коробках вся поставка, и они должны быть здесь.
— Ich bestellte zehn weitere Dutzend. Wo sind sie—? (Я заказала десять дополнительных дюжен. Где они…?— пер. с нем.)
— Ладно, пора переходить на английский.
— Это не все, — Грета фон Шлибер подняла связанные крошечные, бледно-розовые цветы, которые были завернуты в страницу газеты «Colombia». — Мы не справимся со всем этим.
— Ты говоришь так каждый год.
— На этот раз я права, — Грета пододвинула свои очки из тяжелой черепаховой оправы повыше на нос и оглядела двадцать пять коробок, составленных друг на друга. — Я говорю тебе, у нас настоящие проблемы.