– Не на-а-а-до! – словно из-под земли, захрипел Игнаццио своим до неузнаваемости изменившимся тенором.
– Это я, – произнес мавр.
– Учитель! – Игнаццио схватил мавра за руки и попытался подняться, словно для того, чтобы вдохнуть звездного света. – Простите меня! Простите!
– Кто это сделал?
Игнаццио от боли сложился вдвое. Кровь ручьем текла из его живота.
– П-пугало! Он был здесь! Он ждал! Он ждал несколько месяцев – так он сказал. Он знал, что мы… что мы придем… из-за банкиров…
– Тише, – прошептал мавр.
Одежда Игнаццио была изодрана в клочья – видимо, мечом; в прорехах зияло жалкое кургузое тело.
– Молчи – и так все понятно.
Астролог покачал головой.
– Нет… Вам… надо… знать. Он сказал… у меня… его… вещь. Он обыскал… меня. Простите… простите, я виноват. – Стон Игнаццио перешел во всхлипывания. – Он забрал его! Забрал…
– Знаю. – Мавр уже успел заметить, что медальон с жемчужным крестом пропал. Слушая Игнаццио, он одновременно осматривал рану. Кривой нож, а может, серп. Сталь вошла в пах и разорвала плоть Игнаццио почти до грудины. Просто чудо, что с такой раной он был еще жив.
Умирающий корчился и стонал. Голосом, в котором слышалась не столько смертная тоска, сколько жалоба капризного ребенка, он произнес:
– В моем гороскопе ничего подобного не было!
Мавр сел на землю и стал баюкать голову Игнаццио.
– Звезды указывают путь, но не расписывают каждый шаг.
– Боже, как больно! Господи Иисусе, сил нет…
– Тише. Скоро твои страдания навек прекратятся.
Игнаццио яростно тряхнул головой, затем вперил в мавра умоляющий взгляд.
– Учитель, я исполнил свое предназначение. Заслужил ли я ваше расположение?
– Да, – кивнул мавр. – А также мою благодарность.
– Тогда избавьте меня, учитель! Избавьте меня от этого… от этого унижения!
Теодоро Кадисский (у него имелись и другие имена) подался вперед и поцеловал своего ученика в лоб. Затем взял его голову обеими руками и, вздохнув, резко дернул вверх и влево. Послышался треск – такой же бывает, когда ломают щепку; из груди Игнаццио тяжело вышел воздух, и тело его скрутила судорога и сотрясли конвульсии, характерные для этого вида умерщвления.
Вот и все. Медальон оказался дороже, чем они предполагали. Он стоил человеческой жизни. И не только: он стоил труда месяцами следить за ними. Или, может, Пугало просто ждал около пещеры? Может, он и сейчас затаился поблизости и все слышал?
Мавр не стал терять время. Тело своего ученика он положил у входа в пещеру Святого Антонио, оставив золото, которого должно было хватить на достойные похороны. Затем он вернулся к рыбаку и забрался в утлую лодку. На полпути к Мессине он изменил пункт назначения. Он высадился в крохотной деревушке и сразу растворился среди других мавров – там была целая община. Настало время смешаться с себе подобными, вспомнить о своем происхождении. Возможно, это единственное, что еще имеет значение.
Но сначала надо написать Пьетро. Необходимо предупредить мальчика о том, что враг их снова вступил в игру.
Виченца, 17 августа 1316 года
В июне полномочия правителя Кремоны Кавалькабо перешли к Джиберто да Корреджио, заклятому врагу Скалигера; даже брак племянницы Корреджио с братом Баилардино не смягчил этой ненависти. Недовольные и встревоженные тем, что власть теперь у Корреджио, Скалигер и Пассерино Бонаццолси снова занялись войной на западе и осадили Кремону с земли и с воды. Джакопо ничуть не расстроился, что не попал в число участников кампании.
Некоторые, впрочем, весьма расстроились. Например, Баилардино расстроился до такой степени, что отказался воевать против новоиспеченного родственника. Джузеппе Морсикато, цирюльник, хирург и рыцарь, расстроился не меньше Баилардино: он рвался в Кальватоне, уверенный, что там его искусство пригодится. Нынче его покровитель не пошел на войну, так что Морсикато приходилось размениваться на врачевание тепловых ударов и похмелья.
В тот вечер в палаццо семейства Ногарола Морсикато пользовал юного оруженосца. Мальчик метался в жару; в силах Морсикато было только дать ему снотворное. Любимое снадобье Морсикато – сок из маковых зернышек и толченые семена конопли – погрузит мальчика в сон до тех пор, пока не наступит либо перелом в болезни, либо смерть.
Ночь обещала быть долгой, а Морсикато изрядно проголодался. Когда за ним прислали, жена его спала и потому не наказала служанке отнести ему поесть. Сам же Морсикато попросту забыл отдать подобное распоряжение – что было для него типично. Так всегда получалось – за неустанными трудами Морсикато редко вспоминал о собственных потребностях. Теперь, осмотрев мальчика и сделав для него все возможное на данный момент, доктор, лысеющий, с раздвоенной бородкой, направился в сторону кухни.
В течение двадцати минут Морсикато шарил по кухонным шкафам и поглощал все, что попадалось под руку; под конец попалась отличная холодная фазанья ножка и ломоть черствого хлеба. Морсикато стал искать чего-нибудь другого, кроме вина, чтобы запить сухарь, и был вознагражден бульоном, которого он похлебал из большой деревянной миски. Старый солдат Морсикато привык к подобной пище. Так кормили в походах, что вполне соответствовало ситуации: Морсикато лечил главным образом на поле битвы – не одной, так другой.
Именно после первого своего боя (господи, сколько же лет прошло!) Морсикато научился врачевать переломы, бинтовать головы и отпиливать конечности, которые иначе грозили гангреной. Его способность схватывать на лету, а также способность сдерживать рвоту при виде изуродованных тел были замечены, и Джузеппе отправили в Падую, изучать медицину. Примечательно, что даже в период обострения перманентной взаимной ненависти падуанцев и веронцев последние всегда могли приехать учиться медицине, буде у них случалась в том потребность. Врачей катастрофически не хватало, особенно умеющих лечить раны, полученные в бою. Морсикато повезло, что он одинаково хорошо владел мечом и исправлял последствия хорошего владения мечом.
«Я должен быть рядом со страждущим».
Он собрал остатки позднего ужина и стал подниматься из кухни в покои, ругая себя за то, что предался воспоминаниям. В первый раз его посвятили в рыцари отнюдь не за боевые заслуги. Морсикато по найму лечил солдат предыдущего императора Генриха и спас от смерти приемного сына одного из его приближенных. Впрочем, все знали, что спасенный мальчик – незаконный сын самого Генриха. В знак благодарности император посвятил Морсикато в рыцари ордена Святой Катерины на горе Синай. Вскоре Морсикато удостоился посвящения в рыцари уже от Кангранде, а там и членства в совете старейшин города Виченцы – в обоих случаях благодарить следовало уязвленное самолюбие. Таким образом, Морсикато нес на своих плечах бремя трех рыцарских орденов. И все за спасение незаконного сына незаконного правителя.
Морсикато перебирал в памяти свои заслуги, и мысли его незаметно перекинулись на наследников вообще. Затем на наследников престола. И наконец, на одного конкретного наследника, находящегося в этом доме.
И он решил проверить, как там маленький сорванец. Миновав дверь, за которой лежал в жару юный оруженосец, Морсикато пошел по коридору к комнате Ческо. Что-то было не так, однако доктору понадобилась целая секунда, чтобы понять: у дверей отсутствовал караульный. Закрытую дверь заливал лунный свет из стрельчатого окна в конце коридора.
На плиточном полу что-то блеснуло. Нет, не лужа. Так, несколько капель, не более.
Морсикато поставил блюдо со снедью в сторонке и огляделся. Оружие на стенах не висело – чертенок Ческо очень быстро научился его снимать. У Морсикато в распоряжении был только скальпель. Что ж, и он подойдет.
Морсикато приложил ухо к двери и услышал шорох, а затем шепот:
– Где же ты, мой щеночек? Давай выходи – позабавимся.
Тон был игривый. Капли на полу наводили совсем на другие мысли.
«Сколько же их тут, – думал Морсикато, – и куда они дели труп караульного?»