Пьетро наморщил лоб.
– Понимаю. Я поеду навестить донну Катерину. Все знают, что она ко мне милостива, так же как все знают, что я в опале у ее брата. Но как люди объяснят себе двадцать человек солдат?
– Папа затребовал отчет о твоем пребывании в Равенне. Ты повезешь деньги для папской казны в Авиньон. Разумеется, тебе понадобится целый отряд охраны.
Ясно было, что план заранее тщательно продумали.
– Значит, такова воля Кангранде? А как же наша ссора?
– Ты появишься случайно, станешь защищать город, где живет его сестра. Твоя репутация только выиграет. У тебя ведь есть свой отряд? Весь план на этом держится.
– У меня двадцать три человека милиции. Хватит?
– Найди еще семерых.
– У моего соседа есть сын, который спит и видит, как бы стать воином. Но что я должен делать, когда начнется атака?
– Чтобы у Кангранде появился законный предлог развязать войну, ворота Виченцы должны быть открыты подкупленными солдатами. Падуанцы должны ворваться в город. Тогда-то Угуччоне и атакует.
– Если я позволю им ворваться, что помешает им прикончить меня на месте?
– Хороший вопрос, – одобрил мавр. – Вот тут-то и начинается самое интересное. – И он объяснил причину собственной усмешки.
Пьетро не сдержался и усмехнулся в ответ – правда, в это время пот градом катился по его спине.
– Но где же будет сам Кангранде?
– Нужно, чтобы его видели вдалеке, иначе падуанцы не начнут атаку. Этим займется Угуччоне.
Пьетро, хотя не на шутку обеспокоился, решил, что все отлично продумано.
– Когда мне нужно убраться?
Мавр изложил план до конца. Отряд во главе с Пьетро должен выступить через два дня, объявив, что держит путь во Францию. Задолго до того, как они достигнут Падуи, Пьетро во всеуслышание объявит, что намерен навестить своих друзей, синьора и синьору да Ногарола. Отряд сменит курс и направится в Виченцу. В Виченце они пробудут до двадцать первого мая, а на закате все и произойдет.
– В Виченце ты встретишь старых знакомых, – добавил мавр. – Вернулся один из изгнанников. Капитан вызвал Монтекки.
– Да ну? Что ж, в этом есть смысл. Сестра Мари выходит замуж, а он, я знаю, хотел просить разрешения приехать на свадьбу.
– Капитан говорит, Монтекки хорошо проявил себя в Авиньоне. Он добился, чтобы Кангранде не отлучили от Церкви, одним только личным обаянием. Но даже обаяние открывает не все двери. Кангранде нужен человек более влиятельный, возможно, с титулом. Он хочет предложить эту должность Баилардино.
– Вряд ли Баилардино поедет, – произнес Пьетро. – Говорят, он на своего сына не надышится.
«Вдобавок, – подумал, но не стал говорить Пьетро, – донна Катерина снова беременна».
Мавр не дал мыслям Пьетро перекинуться на донну Катерину.
– Вы ведь с Марьотто друзья?
Пьетро только вздохнул.
– Да, наверно, друзья. По крайней мере, мы переписываемся. Поначалу он умолял меня о прощении. Не знаю… Я написал, что простил, но простил-то я не от сердца. А вскоре все стало как прежде.
– А как у него с Капуллетто?
– Спроси что полегче! Два года прошло, а он в каждом письме жалуется, что Антонио не отвечает ему. Вот тебе обычное содержание писем Марьотто, по пунктам. Сначала приветствие, клятвы в вечной дружбе, затем проклятия в адрес упрямца Антонио, дальше пара страниц, на которых он до небес превозносит Джаноццу. Потом Марьотто излагает новости двора – думает, мне это интересно. Например, пишет про какого-то юного итальянца, с которым познакомился в Авиньоне и который как поэт подает большие надежды. Отец у него настоящий тиран, так что юноша пишет стихи тайком. А фамилия его Петрарка. Пусть Петрарка, мне-то что? Лучше бы Мари писал моей сестре – она знает о поэзии больше, чем я вообще в состоянии запомнить. – Пьетро бросил на мавра лукавый взгляд. – А вот моя новость: у Антонии появилась подруга. Нелепее пары и не придумаешь. Это не кто иная, как Джаноцца, Мари. Обе обожают поэзию, потому и сошлись. Так что не только Мари об этой су… извини, об этой Джаноцце пишет, а еще и моя сестра. И Антонио, конечно.
– Капуллетто пишет тебе о своей бывшей невесте?
– И больше практически ни о ком и ни о чем! Его письма выстроены по той же схеме, что и письма Мари. Сначала похвалы, клятвы в верности, выпад в адрес Марьотто, а потом несколько страниц о Джаноцце. То он видел ее на улице, то слышал о ней от кого-нибудь. И не думаю ли я, что она раскаивается. Надеюсь, с возвращением Мари дело разрешится тем или иным образом.
Через дорогу метнулся воробей, за воробьем метнулся Меркурио – надо же было облаять нахальную птицу.
– А что насчет печати Скалигера? – спросил Пьетро. – Ты выяснил, кто?..
– Нет. Был занят слежкой за графом.
– Понятно. – Пьетро наблюдал, как воробей дразнит собаку, нарочно летает низко, а потом устремляется вверх. – И я не выяснил. Кангранде написал, что доступ к печати, насколько ему известно, только у двоих – у него и у дворецкого. Дворецкого он отослал служить Угуччоне. Но я не верю, что он действительно подозревает Туллио.
– Конечно нет. Иначе Туллио был бы уже мертв.
– Пожалуй, ты прав.
Мавр нахмурился.
– Зато я кое-что разузнал про медальон.
– Про какой медальон?
– Про тот, что Пугало сорвал с бедного Игнаццио. Эта вещица, или не эта, а очень на нее похожая, принадлежала одному шотландцу по имени Уоллес. Лет двадцать назад он послал медальон одному итальянцу в знак особой благодарности. Видимо, за то, что итальянец отправил Уоллесу оружие и рыцарей, чтобы они обучали его людей искусству владения мечом.
– И кто же этот итальянец?
– Альберто делла Скала. Отец Кангранде.
Пьетро резко повернул голову, словно получил пощечину.
– Что? Но… но как медальон оказался у Пугала?
– Понятия не имею. Кангранде клянется, что в жизни медальона не видел. Однако кому бы эта вещь ни принадлежала, она, несомненно, имела для владельца особое значение. Пока мы выслеживали Пугало, он выслеживал нас, чтобы вернуть медальон.
– Выходит, мы и не представляли себе истинной ценности медальона.
– Выходит, так.
Некоторое время они ехали молча, в глубокой задумчивости. Меркурио путался у коней под ногами, Фацио скакал впереди, довольный, что больше не надо напрягать уши. Внезапно Пьетро произнес:
– А какую услугу ты оказал египтянину?
– Составил гороскоп его сына, и это позволило отцу предпринять кое-какие меры.
Пьетро понимающе кивнул и оглядел мавра с головы до ног.
– Игнаццио, получается, никакой не астролог. Это ты астролог.
– Бедняга Игнаццио всю жизнь колебался по тому или иному поводу. Он был моим учеником.
– А заодно и живой мишенью.
– Это входило в его обязанности.
«Жестоко, – подумал Пьетро. – Умно, но жестоко».
– Как я смогу с тобой связаться?
– Бродячий зверинец уезжает из Падуи, я присоединюсь к нему по дороге.
– Подожди, сам догадаюсь: зверинец едет в Виченцу?
– Разумеется.
– Ты по-прежнему Теодоро, или?..
– Они зовут меня Арус. Настоящее мое имя Тарват аль-Даамин.
– Мне этого не выговорить. Но я постараюсь запомнить.
– Уж постарайся. В Виченце смотри в оба. Звезды говорят, что в судьбе мальчика произойдут перемены.
– Какого рода перемены?
– Точно не скажу; знаю только, что кардинальные. И так во всех его гороскопах. На четвертом году жизни мальчик попадет под новое влияние, которое и сформирует его личность. Это и тебя касается.
– Меня? Каким образом?
– Не могу сказать. Звезды показывают, что, пока происходит перелом в жизни ребенка, твоя собственная жизнь в опасности.
Пьетро бросил на мавра мрачный взгляд.
– Так ты и мой гороскоп составил?
Аль-Даамин покачал головой.