– Кажется, гарью пахнет, – произнес Гаргано. Девушки, обладавшие более тонким обонянием, почувствовали резкий запах много раньше Гаргано. – Смотрите, над горизонтом дым.
– Они наверняка в безопасности, – заверила Антония. – Падуанцы смешают ряды и обратятся в бегство, и все будет хорошо.
– Надо было мне с ними пойти, – покачал головой Гаргано.
– Синьор Фаджоула сказал, что вы нужны здесь, – напомнила Антония – Гаргано должен был возглавить преследование бегущих падуанцев, когда битва закончится. И все же Гаргано места себе не находил. Ему не исполнилось еще и сорока; как и всякий опытный и нестарый воин, он хотел с мечом в руках защищать Скалигера.
Послышался стук копыт. Все четверо бросились к окну, чтобы посмотреть, кто подъехал к воротам. Однако обзор из башни открывался никудышный, да и всадника тотчас окружили люди – невозможно было разглядеть его. Кто-то крикнул, и все солдаты Гаргано подхватили крик.
– Какого дьявола! – воскликнул Монтекки, метнувшись к своему плащу.
Аурелия подбежала к отцу, чтобы помочь ему надеть плащ. Точно такой же плащ – темно-голубой, вязаный и потому никогда не развевавшийся на ветру – Джаноцца не далее как утром расправила на плечах своего супруга. Гаргано надел шлем. Шлем был новый – Марьотто привез его отцу из Франции. Надо лбом скалил зубы грифон – точь-в-точь как на шлеме Марьотто, подаренном ему Папой.
– Я пришлю гонца, – крикнул Гаргано уже с лестницы.
Аурелия взглянула на подруг.
– А мы пойдем?
– Не знаю, – произнесла Джаноцца.
– Конечно пойдем, – заявила Антония.
Она погасила свечи, Аурелия взяла плащи, а Джаноцца открыла дверь – лишь для того, чтобы увидеть своего свекра, бегущего назад в комнату. Только теперь плащ его был в крови и пропах дымом.
Внезапно Джаноцца оказалась в кольце объятий, причем далеко не отеческих.
– Франческа!
– Паоло! – Супруги заворковали. Марьотто не сразу вспомнил о сестре.
– Аурелия, Бенвенито внизу, собирает еще людей. Он целехонек, ни единой царапины.
Аурелия обняла брата и побежала к жениху. Джаноцца задала вопрос, вертевшийся на языке у Антонии:
– А кузен сира Бонавентуры жив?
– Фердинандо? – уточнил Марьотто. Он не понял, почему Джаноцца справляется о Фердинандо. Однако заверил: – Да, жив и здоров. Таких несносных типов ни меч, ни копье не берет.
Антония не вздохнула, не улыбнулась. Она ограничилась кивком и вопросом:
– Почему такая суматоха?
– Я должен ехать, – начал Марьотто. – Дело в том, что бас… что незаконный сын Кангранде похищен, а вместе с ним и сын Баилардино. Пьетро уже пустился в погоню.
– Какой Пьетро? – опешила Антония.
– Ваш брат! Клянусь Пресвятой Девой, я сам не знал. Я понятия не имел, что Пьетро в этих краях, мало сказать – в Виченце! Я вообще думал, он у Скалигера в опале. Получается, вы…
– Секунду, – резко перебила Антония, взмахнув рукою перед самым носом Марьотто. – Давайте с самого начала.
Марьотто рассказал о сражении и об ужасных последствиях – похищении детей и предательстве.
– Пьетро первым бросился в погоню. А мы должны прочесать окрестности и найти похитителя.
– Так чего же вы ждете?! – воскликнула Антония и ткнула Марьотто в грудь. – Может быть, Пьетро именно сейчас нужна ваша помощь!
– Пьетро вполне может за себя постоять, – заверил Марьотто. – Сегодня он сдерживал натиск падуанцев на узкой улочке дольше, чем мы предполагали. – Марьотто взглянул на жену. – Я должен тебе что-то сказать. Антонио сегодня утром мне угрожал, еще перед сражением. Он жаждет дуэли. Сегодня же или сразу, как только мы выполним приказ Капитана.
– Но ты ведь не будешь с ним драться? – выдохнула Джаноцца. – Закон запрещает дуэли.
Марьотто погладил ее по щеке.
– Не важно, что запрещает закон и что разрешает. Я не могу не принять вызов. Иначе репутация моя будет навек загублена. Я понимаю, все это скверно. Знаешь, когда сегодня мы с Антонио бились бок о бок, я почти забыл о нашей ссоре. Мне казалось, вернулись старые времена. – Марьотто провел рукой по тщательно уложенным волосам жены. – Франческа, мне пора. – Он поцеловал Джаноццу, коротко поклонился Антонии, надел шлем и побежал вниз по лестнице.
Джаноцца незамедлительно упала. Антония бросилась к ней, думая: «Бедняжка, похоже, умеет заплакать по собственному желанию». Джаноцца действительно не преминула зарыдать; слезы лились на лиф прелестного нового платья, что Марьотто привез из Франции; в ответ на уговоры Антонии помолиться ротик растягивался в бессмысленно-капризную гримаску. И все же молитву начали. Девушки молились Пресвятой Деве, святому Пьетро, святому Джузеппе и святому Зено. Под окном послышался стук копыт – это из замка выезжал Гаргано с отрядом. Джаноцца метнулась было к окну, но Антония ее удержала, снова увлекла на холодный каменный пол и заставила закончить молитву.
Слезы Джаноццы высохли. Икая, она велела камеристке принести воду для умывания.
– Какая же я глупая, точно ребенок. Антония, пожалуйста, не говори Паоло, что я так плакала. А то ему будет за меня неловко.
Тревога в сочетании с досадой сделали Антонию язвительной. Она не удержалась и спросила:
– Почему ты называешь его Паоло?
– У нас так заведено. Я называю мужа Паоло, а он меня…
– Знаю, Франческой.
Джаноцца безошибочно уловила презрение в голосе подруги.
– Почему ты сердишься?
– Я не сержусь, – вздохнула Антония.
– Ты не одобряешь поведение Франчески ди Римини?
Антония не сумела сдержаться и фыркнула:
– Конечно нет!
– Почему?
– Джаноцца, если ты читала поэму моего отца, тебе должно быть известно, что Франческа и Паоло находятся в аду!
– Да, конечно, но у нее есть оправдание. Они с Паоло не виноваты, это все…
– Это все что? Поэзия их толкнула на кривую дорожку? А может, погода? Или звезды?
– Антония, твой отец проникся к ним такой жалостью, что потерял сознание, говоря о несчастных влюбленных.
«Пожалуй, прав был отец, назвав недостаток образования опаснейшей вещью».
– Джаноцца, неужели ты не понимаешь аллегории? В «Комедии» мой отец – не поэт Данте, а персонаж. Он символизирует человека – просто человека. Конечно, ему жалко Франческу и Паоло – как и любой христианской душе. Но в ад их отправил Господь, а не люди, а Господь непогрешим. Господь знает, что оправдания Франчески бессмысленны – она виновна. Она согрешила, и не важно, что она говорит – все равно ей страдать за совершенный грех.
– Но ведь… но ведь это так романтично…
– Какая чушь! И Паоло знает об этом. Он плачет, даже слушая речи Франчески, потому что все понимает. Как ты этого не видишь! Паоло знает, за что им суждено страдать. А Франческа убеждает себя, что виноват кто угодно, только не она. Франческа и на Господа готова вину переложить. Она – чуть ли не самая большая грешница из всех, кого отец встречает в аду. Она даже в инцесте повинна, если уж на то пошло! В ней воплотились все самые отвратительные свойства женской природы, начиная с Евы и кончая сегодняшними грешницами!
Джаноцца вдруг подошла к окну. Над Виченцей поднимался дым – теперь он уже явственно был виден. Джаноцца долго молчала. Очень долго.
Через несколько минут Антония начала чувствовать угрызения совести. Усевшись у ног подруги, она вздохнула.
– Джаноцца, прости меня. Я беспокоюсь о брате. Я все думала о Фердинандо и даже не знала, что Пьетро приехал. Я была уверена, что он в университете, в полной безопасности, а он в это время сражался. Наверно, я говорила с тобою слишком резко. Даже не наверно, а точно.
– Нет. Ты права. Я такая глупая.
– Что?
Джаноцца обернулась и полубезумными глазами посмотрела в лицо Антонии.
– Я очень глупая. В истории Паоло и Франчески я видела одну только романтику. Мне следовало выйти за Антонио. Я хочу сказать, Антонио не так уж плох. Но я думала… это все из-за стихов, что читал Мари в ту ночь. Он читал мне «Ад», я услышала о Паоло и Франческе и решила, что это знак, что нам с Мари суждено быть вместе. Теперь я понимаю: это действительно был знак, знак, что мне суждено гореть в аду! Бедный Мари! Он тоже отправится в ад. Он примет вечные муки за мой грех! Я виновата в том, что Марьотто будет убит! Он погибнет на дуэли с Антонио, он отправится в ад, и все по моей вине!