– Не волнуйтесь. Они славные ребята. Еще час-другой – и притомятся, а притомившись, устыдятся. Тут и берите их теплыми. Они в лепешку расшибутся, чтобы захватить чертовы ворота. – Асденте хмыкнул, выражая презрение к особе подесты. – А Ногарола-то не промах. Не ожидал, что он подожжет собственный город.
– Прихвостень Пса. С кем поведешься… – отвечал граф.
– Пес никогда не опустится до грабежа, – молвил Понцино.
Сан-Бонифачо в душе презирал подесту. Понцони не понимал простых вещей: например, что большинство людей и на войну-то идет ради грабежа. Что всадникам, а тем более пехотинцам бесполезно рассказывать о благородстве и справедливости. Человек поступает в действующую армию, чтобы разбогатеть, а заодно развеяться.
– Простая расчетливость, – произнес Асденте. – Ногароле приходится сражаться. Он лишь мелкая звездочка в созвездии Большого Пса!
Понцино смахнул пот со лба и потихоньку сморгнул несколько слезинок.
– Думаете, горожане нас когда-нибудь простят? Они же нас впустили, а мы их предали!
Ванни взглянул на подесту с нескрываемым удивлением.
– А если и не простят, что с того?
Граф поспешил переменить тему.
– Как вы думаете, они уже послали за подмогой?
Асденте плотоядно кивнул.
– Мои люди видели всадника, скакавшего на запад. Пожар как раз начался. – Он вытер изуродованный рот и сплюнул, что было непросто, без передних-то зубов. Периодически, вот как сейчас, Асденте забывал о своем увечье. – Всадник – совсем мальчишка, – продолжал он. – Мои ребята хотели его схватить, но я им не дал.
– Почему? – изумился подеста. – Чем позднее Кангранде узнает о битве, тем больше у нас шансов на успех!
Ванни Скориджиани в притворном замешательстве опустил глаза долу.
– Эх, синьор, вы не знаете Щенка так, как знаю его я. Несомненно, Щенок храбр, но и безрассуден. Безрассуден! Думает, он неуязвим. Бьюсь об заклад, он выступит сразу, не подготовившись как следует, не разработав план действий. – Смесь клеветы с предвкушением легкой победы сделала двойную улыбку Асденте еще омерзительнее. – Мы его на фарш порубим.
Понцино вытаращил глаза: тон Асденте был таков, что сомневаться в его правоте не приходилось. Если Кангранде явится, они не будут брать его в плен, как предписывает кодекс чести. Они просто убьют его. Совершат убийство. Нет, не они – он, подеста Падуи. Впрочем, он и так уже непоправимо запятнал свою честь.
Граф видел, какая борьба происходит в душе молодого подесты.
– Это будет только благоразумно, синьор Понцони, – произнес он.
Подеста снова вытер пот со лба.
– Ванни, поезжай и распорядись, чтобы женщин отвели в безопасное место, а мужчины, способные держать оружие, приготовились к осаде.
– Попробую, – отвечал Асденте.
Граф Сан-Бонифачо не сомневался, что Асденте действительно попробует – уж не упустит повода раскроить пару-тройку черепов.
– Хотя должен предупредить: солдаты сейчас в таком состоянии, что лучше их не трогать. Пусть сами успокоятся, – продолжал Ванни.
– Поезжай, или я лично скормлю тебя Большому Псу.
Ванни ухмыльнулся.
– А вот это уж точно противоречит кодексу чести.
И он пришпорил коня.
Граф и подеста повернули лошадей и стали смотреть на резню в Сан-Пьетро. С востока шли облака. Винчигуерра потянул носом воздух. Завтра будет дождь. Возможно, послезавтра.
«Понцино жаждет дождя сию минуту, – с отвращением подумал граф. – Дождь скроет его слезы».
Верона
– Алигьери! Здравствуй, Алигьери!
Пьетро услышал оклик, пробираясь сквозь полуденную толпу. Не успел он обернуться, как был сбит с ног. По нему побежали тяжелые башмаки, сандалии, туфли. Вдруг чья-то рука схватила Пьетро за плечо.
– Алигьери!
– Алагьери. – Ошеломленный Пьетро поднялся на ноги и стал отряхивать пыль и сор с лучшего своего дублета.
– Ты цел? – На Пьетро смотрел юноша примерно одних с ним лет, с черными, как смоль, волосами и голубыми, как воробьиные яйца, глазами. Дублет его имел весьма плачевный вид, зато кольцони и шляпа были великолепны. Юноша был чисто выбрит, будто специально для того, чтобы похвастаться прекрасно очерченным, почти женственным ртом.
– Цел, – отвечал Пьетро, сознавая, что его лучший дублет больше таковым не числится. Лицо юноши почему-то казалось знакомым. Ночью он совсем замотался, отдавая распоряжения насчет багажа и краснея за брата, который тыкал пальцем в освещенные окна, словно малое дитя. Пьетро представляли многим, но сейчас он едва мог вспомнить половину имен. Вот и этому юноше он явно был представлен.
– Монтекки, – подсказал красавчик. – Марьотто Монтекки.
– Да, помню – ты держал молодого ястреба.
Улыбка у Монтекки была ослепительная.
– Верно! Я сам его обучаю, чтобы охотиться вместе с Капитаном. Может, и ты к нам присоединишься? В следующий раз?
Отчаявшись привести дублет в божеский вид, Пьетро с готовностью кивнул.
– Сочту за честь.
Ночью из-за хлопот с багажом ему не удалось повеселиться. Глава семейства Алагьери, конечно, не преминул поучаствовать в охоте вместе с благороднейшими синьорами. Всю ночь Пьетро и Джакопо проклинали злую судьбу; утром же страдания их удвоились, так как все в городе только и обсуждали, что ночную забаву.
Нельзя сказать, чтобы Пьетро любил охоту. Скорее, ему хотелось любить охоту, так же как хотелось мечтать о воинской славе. Наверное, неправильно было, что ни в первом, ни во втором он не видел смысла.
Монтекки оглядел Пьетро с головы до ног.
– Мы добудем тебе ястреба-перепелятника. Его оперение подойдет к твоей… – Брови Марьотто соединились в тонкую, идеально прямую линию. – Где твоя шляпа?
Пьетро инстинктивно провел рукой по темени и шляпы не обнаружил. Оглядевшись, он увидел свое сокровище втоптанным в грязь.
Монтекки метнулся к шляпе и выхватил ее из-под многочисленных башмаков и сандалий.
– Мои соболезнования. – Лицо Марьотто выражало неподдельную скорбь – он трепетно относился к одежде.
Пьетро выдавил улыбку и взял из рук Монтекки измятую шляпу с поломанным пером.
– Ничего. Она мне не особенно нравилась.
Ах, как она ему нравилась! Баловство, разумеется, но Пьетро не баловали в детстве. Отец придерживался принципов аскетизма, в том числе и в одежде. Пьетро не без труда отвоевал себе право носить дублет и кольцони – в этих предметах гардероба отец усматривал побуждение юношей к распутству. Шляпу Пьетро подарил правитель Пизы, великий Угуччоне делла Фаджоула, прекрасно понимавший, какую роль в жизни молодого человека играет мода. Пьетро убедил отца, что отказом от подарка они нанесут Угуччоне смертельную обиду. Старый циник почему-то купился на фразу «Отец, я буду носить эту шляпу из почтения к вашему покровителю». Ношением шляпы, которую держал в руках Пьетро сейчас, вряд ли можно было продемонстрировать почтение.
– Я подарю тебе новую шляпу! – порывисто воскликнул Марьотто.
– Не стоит беспо…
Марьотто был неумолим.
– Ты в Вероне и дня не прожил, а твою шляпу уже испортили. Мы пойдем к лучшему галантерейщику в городе. Не отставай!
Не последовать за Монтекки означало обидеть его. Полуденное солнце немилосердно пекло Пьетро спину, пока он почти бегом устремился за новым товарищем, стараясь не отвлекаться на бесчисленные соблазны пьяцца делле Эрбе. («Лучшие кнуты и упряжь!») Мужчины всех возрастов толкались и толпились, покупали и продавали, нахваливали товар; на пути встречались пилигримы, карманники, евреи; раз даже попался настоящий мавр. («Рыба! Крабы, креветки, устрицы! Их особенно любит наш Капитан!») Пьетро без труда выделял мельников, цирюльников, кузнецов. Все они старались перекричать друг друга, каждый из-за своего прилавка или из своей мастерской. («Приворотное зелье! Избавьтесь от старого мужа! Заполучите молодого красавца!») А сколько еще интереснейших вещей укрылось от внимания Пьетро, вынужденного спешить за Марьотто! («Меха лучшей выделки! Не дайте жаре обмануть себя! Зиму никто не отменял! Купите шубу летом!»)