В зале отсутствовали флажки и гирлянды, какие Пьетро видел на свадьбе Чеччино, однако дюжина факелов, отражаясь в многочисленных зеркалах, распространяла столь торжественный свет, отбрасывала на отштукатуренные стены столь радостные розоватые блики, что и самый набожный епископ не стал бы возражать против такого украшения.
Каррара вошел в залу, словно к себе домой; за ним следовала тройка триумвиров. Кангранде из дальнего угла заметил юношей, встал и поднял кубок. Глядя на Кангранде, кубки за победителя и проигравшего подняли и остальные благородные синьоры. Выпили и за странную пару, занявшую второе место. Пьетро отделился от друзей и подошел к отцу и брату, которые сидели на небольшом возвышении напротив Скалигера. Меркурио тотчас вскочил и лизнул хозяина в лицо, так что римская монета на его ошейнике стукнула Пьетро по подбородку.
– Меркурио, малыш! Ты меня ждал!
– Он, похоже, не меньше моего рад, что вы снова на ногах, – послышался бодрый голос. Пьетро отстранил щенка от лица и увидел доктора Морсикато. – Выздоровление больного – лучшее подтверждение искусства врача. – Морсикато поздоровался с Данте и сказал Пьетро отыскать его попозже. – Хочу осмотреть вашу ногу, синьор Алагьери. А вы расскажете мне о Палио. – Раздвоенная борода доктора ощетинилась, как живая.
Палио интересовался не один Морсикато. Пьетро уселся рядом с отцом, Меркурио свернулся у ног хозяина.
Данте как раз дискутировал с епископом Франциском, но прервал дискуссию, чтобы представить своего сына. Пьетро выслушал поздравления с тем, что не пострадал во время Палио, и был оставлен лицом к лицу с молодым монахом, которого приметил утром на трибуне. Решив, что молчать невежливо, Пьетро разразился несколькими фразами относительно погоды. Монашек был польщен; скоро между юношами завязался оживленный разговор. Оказалось, что монашка зовут брат Лоренцо и что в свободное от служб время он работает у епископа в огороде.
Внезапно Данте сверкнул глазами на опешившего брата Лоренцо.
– Себартес!
Монашек побелел как полотно.
– Простите, синьор?
– Ваш акцент! – объяснил поэт. – Вы родом из Себартеса, не так ли?
– Моя… моя матушка родом из тех мест, синьор. А я никогда там не бывал. – Глаза у брата Лоренцо стали как у кролика, попавшего в ловушку. – Ваше священство, Скалигер ждет.
Епископ Франциск, улыбаясь от уха до уха, кивнул Данте и проследовал за братом Лоренцо.
– Любопытный субъект этот брат Лоренцо, – заметил Данте. – О таких говорят: «В тихом омуте черти водятся».
Пьетро пристально посмотрел на отца.
– А где находится Себартес?
– На юге Франции, ближе к Испании, примерно в двухстах милях от Авиньона.
Пьетро хихикнул.
– Может, брат Лоренцо испугался, что вы сделаете его Папой.
– Сынок, а ты мне не сказал, что участвуешь в скачках.
У Пьетро пересохло в горле.
– Я в последний момент решил, отец.
– Ну хорошо. Я рад, что ты не пострадал. – Поэт пригубил вино.
– Благодарю вас, отец. – У Пьетро пропало всякое желание говорить о скачках. – А как вы провели день?
Данте стал рассказывать, но тут подали первую перемену – фаршированные анчоусы и сардины, а также другую, неизвестную Пьетро рыбу. За еду принялись после длинной молитвы – Скалигер призвал всех просить Пресвятую Деву о спасении душ новопреставленных.
Джакомо да Каррара, сидевший на почетном месте рядом с Кангранде, тщательно пережевывал непонятную рыбу. Бросив взгляд на племянника, он обратился к Кангранде:
– Рыба великолепна. Что это за рецепт?
Кангранде взмахнул рукой.
– Где Кардарелли? Тьфу, на кухне, конечно, где же ему быть? – Кангранде щелкнул пальцами. – Тут среди нас имеется настоящий гурман. – Кангранде вытянул шею и принялся высматривать Морсикато. – Джузеппе! Вынырни из кубка и ответь нам на один вопрос!
Морсикато, сидевший на другом конце стола с личным врачом Кангранде, поднял голову.
– Мессэр Джакомо желает узнать рецепт этого блюда.
– Я лично справлялся у Кардарелли, – зарокотал Морсикато. – Рыбу нужно поместить в горячую воду, но прежде отрезать голову и удалить кости, не повредив брюшка. Затем намазать кожицу начинкой и закрыть каждую рыбину так, чтобы мясо оказалось снаружи, а кожа внутри. Вывернуть наизнанку, иными словами. Перемолоть майоран, шафран, розмарин, шалфей, смешать все с рыбным филе и наполнить этой смесью анчоусы или сардины так, чтобы начинка была между кожей и мясом, а также внутри. После зажарить.
Напротив Пьетро облизывал губы Баилардино да Ногарола.
– Мне и в самых смелых кулинарных фантазиях не представлялось, что кости из рыбы можно удалить через спину. А какой в этом смысл?
Морсикато с видом мудреца почесал бороду.
– Видите ли, у некоторых жирных рыб – а надо вам сказать, что эта практика – вынимать кости через спину – используется исключительно при приготовлении молочных поросят и жирной рыбы, – так вот, у некоторых жирных рыб жир выделяется при непосредственном соприкосновении с огнем. Если готовить рыбу именно так, результат будет отличный еще и с точки зрения аромата.
Через стол послышался голос Нико да Лоццо:
– Никого не беспокоит, что врач так поднаторел в вопросах жарки, варки и прочих издевательств над живой плотью?
– Удивительно другое: как широта интересов доктора Морсикато уживается с его любовью заложить за воротник?
– Просто природа наделила меня необычайно тонким вкусом и обонянием, и где же, как не в дегустации вин, использовать мне эти качества? – ядовито заметил Морсикато.
– Лучшее вино – веронское вино, что тут дегустировать! – Баилардино стукнул кулаком по столу.
– Лично я, – вмешался Данте, – полностью согласен с Диогеном. Лучшее вино – то, которым тебя угощают.
Гости одобрительно загудели.
– Еще ни одна поэма не была написана трезвенником, – заметил Джакомо Гранде, поднимая кубок и кивая Данте.
– Мессэр Джакомо разбирается в поэзии. – Данте повторил жест Гранде. – Жаль, что он не разбирается в шитье мужского платья, а не то он бы велел высечь портного своего племянника.
Пьетро поперхнулся вином. Остальные гости кашлем пытались замаскировать смешки. Гранде скроил снисходительную улыбку, рукою удерживая Марцилио, который хотел вскочить с места.
– Что сталось с Мацирием Афинским – вино, говорил он, помогает находить друзей, согревает и соединяет сердца.
– In vino veritas, – пожал плечами Данте.
Кангранде щелкнул пальцами.
– Так должно быть! Сегодня здесь собрались лучшие и достойнейшие! Давненько у меня не пировало одновременно столько выдающихся людей. Синьор Алагьери, скажите, когда мы с вами последний раз здесь обедали?
Пьетро в этих словах послышалась попытка манипулировать отцом. Данте, ни разу не замеченный в подхалимстве, поджал тонкие губы. В глазах его заплясали искры.
– Вы оставили нас во время свадьбы вашего племянника, мой господин. Теперь дайте подумать. Выходит, мы не обедали вместе с тех самых пор, как ваш брат Бартоломео, упокой, Господи, его душу, получил власть, которая после перешла к вам.
Гости перекрестились при упоминании о первом покровителе Данте. Баилардино, нагнув голову, зашептал: «Царствие ему небесное».
Кангранде посторонился, чтобы слуга поставил перед ним очередное блюдо, и глаза его недобро сверкнули.
– Упокой, Господи, душу брата моего. Однако, по-моему, ты ошибаешься, поэт. Я помню, как красноречив ты был на похоронах Бартоломео. А потом, через несколько месяцев, уже при Альбоино, ты снова приехал в Верону. Конечно же, ты здесь обедал, прежде чем продолжить скитания.
– Ах да. Как же я забыл о костях.
Знаменитая allegria засияла на лице Кангранде.
– Верно. Было дело. – Он возвысил голос. – Синьоры, вы можете не верить, но в свое время я любил грубые шутки.