– Разве уже пора? – Он сузил холодные глаза. – А где Джакопо?
Джакопо тоже нигде не наблюдалось.
– Может, он вздумал поучаствовать в забеге? – предположил Пьетро. – Остановить его?
Данте задумался.
– Не надо, – произнес он наконец. – Джакопо изо всех сил торопится повзрослеть. Нам остается отпустить его – и молиться, чтобы он не погиб. – Данте скривился. – Твоя мать с меня бы с живого кожу сняла.
Пьетро покосился на молодого да Каррару, расползшегося по столу.
– Поко ничего не грозит. Отец, вы хотите посмотреть на начало забега или сразу пройти на лоджию Скалигера?
– Все равно, – ответствовал поэт, лавируя между молодых людей, разминающихся перед состязанием. Он почувствовал нетерпение Пьетро. – Пойдем посмотрим, как они начнут, а потом вернемся в тепло.
В толпе обнаженных мужчин, напиравшей на двери, Пьетро наконец углядел Мари. Тот уже выбрался из залы и стоял поодаль, полностью экипированный для забега. Пьетро помахал. Марьотто едва кивнул. Когда же появился Антонио, Марьотто немедля устремился к главному выходу. Антонио нагнал его в два прыжка.
– Где тебя нелегкая носила? – спросил он, приноравливаясь к шагу Мари.
– Я хотел как следует подготовиться к забегу, – отчетливо произнес тот.
– Я надеялся, ты мне поможешь. Я же в поэзии ни бум-бум.
– А книжки читать не пробовал?
Антонио сделал попытку сострить:
– Она хочет адское чтиво с автографом очевидца. – Довольный, Антонио помолчал, но, не дождавшись должной реакции на свою шутку, продолжал: – Я ей пообещал. Слушай, у тебя случайно нет экземплярчика «Ада»? Я бы купил. Джаноцца не так уж плоха, верно? В смысле, хоть она и Каррара, но не могут же все они быть как Марцилио? А вдруг поговорка «В семье не без урода» – как раз про него? – Антонио продолжал в том же духе до самой пьяцца дель Синьория. Постепенно взгляд Марьотто стал таким зловещим, что с юноши впору было лепить грифона. Пьетро проводил друзей глазами.
– Сынок, тебе понравилось стихотворение? – услышал он прямо над ухом.
Пьетро не без труда переключил внимание на отца.
– Простите, отец?
– Тебе понравилось, как девушка читала стихотворение? – пояснил Данте. Он поправил шляпу, в небывалой давке съехавшую набекрень. – Я лично получил большое удовольствие. У донны Джаноццы настоящий талант к декламации.
– Я как раз хотел спросить вас об этом стихотворении, отец, – собрался с мыслями Пьетро. – Я что-то его не узнал.
– А я узнал. Не странно ли, что девушка так хорошо декламировала, а потом вдруг забыла слова?
– Отец, а кто автор?
– О, это стихотворение анонимное, но лишь потому, что написано женщиной. Впрочем, я-то знаю, как ее зовут. – По блеску в глазах отца Пьетро понял, что имя поэтессы останется тайной. – Строки, что Джаноцца не стала декламировать, поистине восхитительны.
Они с отцом последними вышли на площадь. Пьетро начал привыкать быть в хвосте. Под ногами поскрипывал снег. Метель разыгралась не на шутку, однако пыл зрителей не охладила.
– Зверей увели. – Данте вероломно сменил тему.
– Наверно, чтобы освободить место для бегунов.
– Смотри, – произнес Данте, указывая вперед. – Я ошибся. Леопарда оставили.
Действительно, на ступенях палаццо дей Джурисконсульти виднелся леопард.
– Интересно, зачем, – пробормотал Пьетро.
– Я думаю, он отбывает пожизненное заключение с некоей благородной целью. Скажем, только честный законник рискнет пройти мимо леопарда, чтобы дать ход делу. Как мы оба знаем, честных законников не бывает.
Пьетро рассмеялся.
– Похоже, зверь в прескверном настроении.
– А в каком бы ты был настроении, если бы тебя целый день продержали на холоде? Смотри, он, бедняга, бегает туда-сюда, чтобы согреться. Ха! Да и участники Палио не лучше!
– Я бы поостерегся к нему подходить. – Пьетро выдержал паузу и спросил: – Так какие строки утаила Джаноцца?
Данте усмехнулся и уже собирался продекламировать стихотворение, но тут заговорил Капитан.
– Синьоры, вы достаточно ждали. – Белые хлопья непостижимым образом облетали не только самого Кангранде, но и его тень. Позади него выстроились слуги с факелами. – Бегите на свет факелов и старайтесь не пугать женщин.
Бегуны засмеялись, не сводя, однако, глаз с первого факела на стене церкви Санта Мария Антика.
– Последнее препятствие – моя лоджия, так что берегите руки – они вам понадобятся, когда полезете по стене. Забег начинается по моему сигналу!
В снежных вихрях нелегко было что-либо разглядеть. Пьетро показалось, он заметил Антонио и Марьотто – друзья занимали места среди бегунов. Пьетро заметил также, что в забеге принимают участие всего несколько рыцарей из тех, кого сегодня посвятили, – было ли дело в скромности, мальвазии или погоде, он определить затруднялся. Основную массу бегунов составляли простые горожане. Участвовать в первом Палио им помешало отсутствие лошадей, однако теперь каждый делал ставку на собственные ноги. Энтузиазм был так велик, что многие зрители сорвали с себя одежду и присоединились к соревнующимся. К участию в вечернем забеге допускались все желающие. Наверно, и Поко сейчас ждет сигнала – но разве узнаешь его в толпе из трехсот человек! Пьетро очень хотелось посостязаться в беге, однако он отдавал себе отчет в собственных возможностях. Бегать Пьетро не мог.
«Какое там бегать – после скачек я еле на ногах держусь!»
Юноша стоял рядом с отцом, опираясь на костыль, который уже привык воспринимать как часть собственного тела. Свободной рукой он держал поводок – иначе Меркурио, чего доброго, бросился бы бежать вместо хозяина.
Кангранде швырнул на снег горящий факел. Три сотни глоток одновременно выдохнули – в воздухе заклубился пар, – и Палио началось. Бегуны оскальзывались и падали, не пробежав и десяти локтей. Раздавались крики «давай, давай» и проклятия; руки упавших тянулись к лодыжкам тех, кто устоял. Одного бегуна отбросили прямо к разъяренному леопарду – бедняга успел откатиться, прежде чем на голову ему обрушилась когтистая лапа.
Когда последнего участника Палио скрыла снежная пелена, Пьетро обернулся к отцу.
– Пойдемте в тепло, – позвал он, указывая на двери палаццо.
Данте с готовностью кивнул заиндевевшей бородой. Они поднялись по скользким ступеням обратно, к горящим жаровням и ароматному подогретому вину с пряностями.
– Идем, Меркурио, – подгонял Пьетро щенка. Внезапно Пьетро оглянулся. В самом центре площади, совсем один, запрокинув голову, стоял Капитан. Снег падал на его лицо, исчезал во рту. Широко раскрытыми глазами Капитан глядел в небо, скрытое за снежными вихрями. Сегодня небесная пучина разверзлась миллионами звезд – все они летели на землю, чтобы растаять от прикосновения к смертным.
Грубый толчок локтем под ребро вывел Пьетро из оцепенелого созерцания правителя Вероны. Перед ним вырос великан в плаще с капюшоном. Из складок многочисленных шарфов послышалось «извините». Слово с таким скрипом вырвалось из глотки великана, что Пьетро почти ощутил скрежет в собственном горле, не говоря уже об ушах. Вдобавок великан говорил со странным акцентом. На голове его красовалась тонкая хлопчатобумажная ткань, намотанная по-восточному, и капюшон. Над шарфом, закрывающим лицо по самый нос, виднелась кожа, темная, как сажа, сверкали глаза, черные, как ночь. То было лицо мавра.
Мавр быстро затесался в толпу, оставив Пьетро в недоумении. Не то чтобы в Вероне мавры были редкостью – но они в основном находились в услужении либо в рабстве у знатных синьоров.
Данте уже вошел в палаццо и стоял на лестнице, ведущей к задней лоджии. Стряхнув оцепенение, Пьетро стиснул зубы и начал длинный подъем.
Через несколько секунд уличный шум остался за дверью, а мавр стряхнул снег с могучих плеч, прежде чем начать свой собственный подъем. Он оставил потайную дверь приоткрытой – ведь ему предстояло уходить именно через нее, – однако свет, лившийся в щель, иссяк уже через несколько шагов. Пришлось мавру левой рукой нащупывать перила винтовой лестницы. В правой руке он сжимал клинок.