В комнату вошел мужчина — молодой крепыш, темноглазый, с симпатичным лицом; сел за один из столов, ключиком отпер верхний ящик, лишние бумаги сгреб, оставил на поверхности одну лишь папку. Немного посидел в задумчивости, улыбаясь своим каким-то мыслям. Страха я не чувствовал: знал уже, что он меня не замечает. Он очинил карандаш, затем другой. Погрыз кончик карандаша. Затем, склонившись, выдвинул нижний ящик стола, и я увидел там странные предметы, назначенья которых не мог понять. Предметов было много, так много, что всех и не упомнишь: так, например, были там отрезки каких-то грязно-розовых трубок, кажется сделанных из резины, на срезе которых металлически поблескивало что-то заключенное внутрь трубки; красиво сплетенные косички из металлических проволок, похожих на те, что употребляются для целей электричества; имелись также маленькие аккуратные кусочки пробки, одна сторона которых была гладкой, а из другой высовывалось — чуть-чуть, буквально на несколько миллиметров, — остренькое стальное жальце. Я никогда прежде подобных предметов не видел, и никто не рассказывал мне о них. Потом дверь отворилась, и вошел еще один мужчина, еще моложе первого и более худощавый, с кудрявыми светлыми волосами на голове, и они поговорили немного меж собой о чем-то им обоим хорошо известном, мне же малопонятном:
— Ну, что скарлатина-то у ней? Прошла?
— Угу… А ты чего хмурый такой? Опять с Танькой поругался?
— Пошла она…
А потом в дверь постучали, и она отворилась снова. На пороге стоял третий мужчина, и я, хотя мне и не было видно, по его позе сразу почувствовал, что за ним стоит — там, снаружи, — еще кто-то и подталкивает его в спину. Ему сказали войти и сесть на стул, он вошел и сел, и я увидел, что он похож довольно сильно — насколько вообще люди могут быть похожи друг на друга — на одного из хозяев комнаты, того, коренастого, с темными веселыми глазами. Хозяева, наверное, тоже это сходство заметили, и оно их развеселило, во всяком случае, светловолосый сказал вновь пришедшему очень дружелюбно и с улыбкой, осветившей лицо:
— Королев Сергей Павлович… Вы знаете, за что вас арестовали? (Тот справа налево помотал головой и ничего не ответил.) Вас арестовали за антисоветскую деятельность… Понятно?
Тот опять помотал головой, словно не умел говорить, и я заметил, как он сглатывает слюну. Тогда светловолосый встал и вдруг подошел решительным шагом прямо ко мне, но я не успел хорошенько испугаться: он взял с низкого шкафчика графин с водою, налил воды в стакан и вернулся к столу, протягивая стакан тому человеку, которого привели, буду называть его для краткости просто К.
— Водички хотите, Сергей Палыч? — спросил светловолосый. — Ох и жара, сроду в Москве такой жары не было… В камерах-то небось вообще пекло…
Дружелюбная рука его со стаканом подвинулась еще ближе к К. и тот, чуть помедлив, принял стакан; все дальнейшее произошло с такой молниеносной быстротой, что я не успел уследить, какие движения каким предшествовали и что являлось чему причиною, а увидел уже результат: разбросанные по полу осколки стакана и лежащего средь них с окровавленным лицом К.
— Давай, сука, подымайся, — сказал коренастый и пнул лежащее тело ногой. Но светловолосый вздохнул и, хмурясь, качнул головою:
— Доктора зови…
Пришел человек в белом халате — доктор, надо полагать. Они подняли К. под мышки и взгромоздили на стул, как вещь, и доктор оттянул ему веко и заглянул в глаз, а затем взял его руку за запястье и несколько мгновений держал в своей руке. К. шевельнулся и застонал, пытаясь высвободить свою руку; доктор послушно отпустил ее.
— Ничего страшного, — сказал доктор.
— Сотрясение мозга? — спросил коренастый.
— Говорю: ничего…
— Можно продолжать?
— Ну, а почему не продолжать? — доктор уныло пожал плечами. — Продолжайте…
Доктор ушел, а трое оставшихся в комнате стали продолжать свое занятие: коренастый и светловолосый задавали разные вопросы, а К. на них отвечал или не отвечал и время от времени снова оказывался на полу. и лицо его постепенно теряло сходство с лицом коренастого и вообще с человеческим лицом, а все больше напоминало кусок мяса, какой я видел в витрине магазина; при этом я никак не мог уловить закономерности, то есть не мог понять, в результате ответов или же, напротив, молчания К. падал на пол: иногда они били его, если он молчал, а иногда — если говорил, и я предположил, что говорил он не то или не совсем то, чего бы им хотелось от него услышать.