— Меня уже били столько раз, — сказал он, — что я не могу себе этого позволить.
— Кто бил-то?
Она улыбнулась, и я понял, что опять повелся. Ей просто лень было куда-то тащиться. Больше всего на свете Чертанов любит сидеть за столом, в уютном полумраке, и стремительно щелкать длинными пальцами по клавиатуре. «Это и есть моя главная жизнь, и никаких других приключений мне не надо».
Потом Чертанов — с моим минимальным участием — написал и опубликовал в «Амфоре» роман «Код Онегина» — свой ответ на «Код да Винчи». Это, впрочем, вполне самостоятельное произведение. Псевдоним на этот раз был Брейн Даун. Книгу смели с полок за два месяца. Потом мы сделали новеллизацию фильма Александра Велединского «Живой». Все это время Чертанов сочинял и собственные романы, доведя их число до десяти. Последний — «Гроссмейстер» — только что закончен и, надеюсь, найдет издателя.
С издателями у Чертанова вообще сложно. Два наиболее адекватных толстых журнала отвергли его лучший, на мой вкус, роман «Отель „Эвтаназия“» — действительно очень страшную книгу, жесткую, без всякой фантастики. В двух издательствах побывала «Снежить» — жуткий современный парафраз «Понедельника в субботу». Второй том «Романа с кровью» — страшнее и смешнее первого — тоже дожидается неизвестно чего. Я не сомневаюсь, что рано или поздно Чертанова начнут печатать так, как он того заслуживает. И на вопрос «Где наш Стивен Кинг?!» будет наконец дан точный, хоть и запоздалый ответ. На вопрос о причинах этого опоздания могу сказать лишь, что любое по-настоящему культурное письмо сегодня подозрительно. Чертанов пока еще известен лишь узкому кругу тех, кто может его понять по-настоящему. Он слишком хорош, в этом все дело. Он пишет прозу, исходя из старых, коллинзовсвих и честертоновских критериев. А это не самый быстрый путь к массовому успеху. Зато те читатели, которые только качественным продуктом и питаются (потому что от фастфуда их нежные организмы скукоживаются), этого автора полюбят навсегда.
Они оценят не только сюжетное мастерство Чертанова, но и его парадоксальность, и остроумие, и доброту. В этой прозе очень много одиночества, милосердия, тоски по теплу и пониманию, — и это делает ее особенно современной, ибо живого человеческого слова и взгляда не хватает в нашей холодной стране решительно всем. А еще одна великолепная черта этого писателя — его щедрая избыточность. Дали человеку сценарий для новеллизации — пиши, мол, роман по фильму: обычный сегодня заработок, небезынтересный тренинг для профессионала. У вас есть шанс посмотреть, какую мощную фантастическую сагу с непредсказуемым финалом сделал Максим Чертанов из реалистической биографии великого российского конструктора, чья судьба, кажется, изучена вдоль и поперек. Думаю, Королев — парадоксов друг — высоко оценил бы эту странную, ни на что не похожую повесть. А мысль, заложенная в нее, принесла бы ему облегчение и утешение.
В общем, запомните имя Максима Чертанова. И не старайтесь узнать о нем больше. Я сам не знаю, где и с кем он живет, с кем общается и в чем черпает вдохновение. Знаю только, что возможности этого существа несколько больше обычных, общечеловеческих. Не уверен, что это гарантирует спокойную жизнь. Но большую литературу гарантирует стопроцентно.
Примечания
1
Замуалuл (муалить) — марсианский глагол, не поддающийся точному переводу. Ближе всего по смыслу ему соответствует слово «пришел» (как известно, марсиане лишены способности передвигаться). Поскольку для большинства марсианских понятий адекватного перевода пока не найдено, в дальнейшем мы будем использовать наиболее близкие земные аналоги: «пришел», «сказал» (марсиане не говорят, а издают тихие мелодичные посвистывания, различимые только при помощи специальной аппаратуры), «увидел» и проч. — Примеч. переводчика.
(обратно)2
Амоалоа — термин, выражающий некую степень непрямого родства, что-то вроде двоюродного дедушки, дяди или кузена. — Примеч. переводчика.
(обратно)