- Товарища, как же! - фыркнул Мальго. - Не ты ли поколотил меня? И вот теперь ты мне попался! Ты пожалеешь, что посмел дотронуться до меня пальцем!
- Но это же было семь лет назад... - начал Джориан, но Мальго неторопливо уходил прочь, не обращая на него внимания.
- Что все это значит? - спросил Карадур.
- Когда мы с Мальго служили наемниками в армии Великого Бастарда, Мальго был главным задирой. Особенно он донимал одного парня, который, как бы ни был хорош сам по себе, никак не годился в солдаты. Это был неуклюжий долговязый молокосос, вечно шагающий не в ногу или роняющий свою пику. Мальго доводил его с большим удовольствием.
Однажды я обнаружил, что Мальго зажал этого парня в угол и, одаряя его щипками, пинками и прочими мерзкими гостинцами, объяснял бедолаге, что тот ни на что не годен. Я заподозрил, что Мальго приставал к юнцу с некими гнусными намерениями, а тот ему отказал. Решив, что Мальго тоже следует кое-чем угостить, я повернул его лицом к себе и задал ему хорошую взбучку. У меня был расквашен нос и подбит глаз, но видел бы ты его!
- Ты поступил очень доблестно, - сказал Карадур, - но сейчас твой подвиг вовсе не пойдет нам на пользу. Если бы мы использовали один из твоих псевдонимов, например... как ты называл себя, когда в первый раз бежал сюда из Ксилара?
- Никко из Кортоли. Наверное, ты прав, но сейчас уже поздно что-то менять.
В последующие дни пристав Мальго, стараясь держаться от Джориана подальше, все же разными хитроумными способами досаждал заключенным. Он позаботился, чтобы они получали не более половины положенного арестантам пайка, да и тот всякий раз оказывался почти несъедобным. Еду узникам приносил помощник Мальго, огромный придурковатый юнец с бессмысленной улыбкой.
Когда Джориан потребовал судью, чтобы обратиться к нему с жалобой, Мальго сказал, что он передаст сообщение. Вскоре он вернулся и заявил, что судья отказался прийти. Джориан подозревал, что пристав и не разговаривал с судьей.
Когда Джориан попросил воды, Мальго принес чашку и со смехом выплеснул ее содержимое на пол камеры.
Джориан просил письменные принадлежности, чтобы написать одну записку доктору Гвидериусу, а другую - волшебнице Гоянии. Мальго принес перо и бумагу. Но когда Джориан написал записки и передал их приставу через решетку, Мальго, ухмыляясь, порвал их.
Мальго не позволял своему помощнику выносить парашу, и вскоре в камере стояла вонь, привлекавшая полчища мух. Иногда Мальго останавливался в коридоре, насмехаясь над попытками узников прихлопнуть насекомых.
- Будем надеяться, что это не продлится до летней жары, - ворчал Джориан.
В конце концов Джориан спросил:
- Святой отец, ты не можешь произнести заклинание, которое бы вытащило нас отсюда?
- Нет, сын мой. Те ничтожные заклинания, которые я могу произнести без моих принадлежностей, ни на что не пригодны. Кроме того, я чувствую, что на это задание уже наложено контрзаклинание, и никакое мое колдовство не будет иметь успеха. А как насчет твоих отмычек? Сдается мне, они как раз годятся для замков, которыми запираются здесь камеры.
- Увы, но мои маленькие помощники остались в сумке, отобранной у меня судьей.
- А у меня он отобрал мои магические принадлежности.
- Но это же просто глупо! - проворчал Джориан. - Мы, двое безвредных странников, имеющих в Отомэ влиятельных друзей, оказались здесь после многих неудач и даже не можем связаться с теми, кто способен нам помочь!
- Если крикнуть через вон то окно, вероятно, нам удастся уговорить кого-нибудь передать послание.
Джориан хлопнул себя по лбу.
- Почему я не додумался до этого раньше? Я - последний олух! Мы потеряли неделю в этой вонючей камере! Если встать на табурет...
Джориан, взобравшись на табурет, выглянул в окно и обнаружил, что смотрит со второго этажа тюрьмы на улицу.
- Похоже, мы на улице Аметиуса, - сообщил он Карадуру. - Я вижу нескольких прохожих. Эй, юноша, подойди сюда! Вот ты, в красной шляпе! Хочешь заработать золотой пенембийский реал? Тогда передай послание!
Парнишка поспешил прочь. Джориан пытался привлечь внимание других пешеходов. В конце концов он оставил попытки.
- Должно быть, они так привыкли к крикам заключенных, что не обращают на них внимания.
Из-за прутьев раздался хриплый смех. Там стоял Мальго.
- Не трать силы зря, благородный Джориан! - сказал он. - Знай, что специальный закон запрещает передавать послания заключенных, и мы поставили часового, чтобы никто не нарушал приказ!
Джориан слез с табурета. Когда Мальго ушел, он пробормотал:
- Но нам все равно нужно что-то делать. - Он нахмурился, задумавшись, и, наконец, сказал. - Мне говорили, что у меня неплохой голос, хотя и нетренированный. Если я буду каждый день в один и тот же час устраивать небольшой концерт для прохожих, возможно, мне удастся собрать аудиторию постоянных слушателей, и рано или поздно слухи о необычном артисте дойдут до наших друзей.
- Не вижу, чем нам может повредить такая попытка, - одобрил Карадур.
Джориан снова встал на табурет и густым басом начал петь одно из своих стихотворений на мелодию из оперетты Галлибена и Сильферо. Первая строфа гласила:
Одним по нраву дикий лес,
Где кроны гасят блеск небес,
А от жары струится пот.
Но мне милей его красот
Новария, родная Новария...
К концу третьей строфы на улице под окном собралась кучка пешеходов, слушавших пение.
Мальго, появившись за решеткой, заорал:
- Прекрати этот адский шум!
Джориан через плечо улыбнулся приставу и исполнил все шесть уже сочиненных строф. К ним он добавил новую:
Есть те, кто любит снег и лед
Суровых северных широт.
Но зимней ночи холода
Мне не заменят никогда
Новарии, милой Новарии.
Мальго продолжал рычать и грозить карами, но в камеру не входил. Джориан спел еще несколько песен, затем слез с табурета.
- Это для начала, - сказал он.
Остаток дня и большую часть ночи он провел, вспоминая стихи, которые сочинял в течение многих лет, не придавая им особого значения, и пытался подобрать к ним известные ему мелодии. На следующий полдень, примерно в то же самое время, он устроил очередное представление.