— Следуй за мной, — скомандовал стражник.
Следуя за стражником, Иван шел по узким извилистым улочкам города. То были кварталы простого люда и разных ремесленников. Плотно застроенные и густонаселенные трущобы. Этажи зданий достраивались по мере роста населения, как получится и чем придется. Запахи еды, перемешавшиеся со зловонием отходов жизнедеятельности и бытовым мусором, образовали едкий смрад. Он въедался в жителей этих кварталов, тем самым метил их, позволяя отличить от других жителей города.
Удалой выжидал возможность улизнуть от стражника и скрыться, затерявшись в толпе. Но тот постоянно оглядывался на него, не теряя из виду. Когда Иван стал отставать, то стражник схватил его под руку. Если бы тело у разбойника не так сильно болело, он бы мог вырваться или даже вырубить стражника. Но в таком состоянии, он не мог противостоять здоровому бойцу.
Пройдя площадь, на которой располагался рынок и где толпилась куча народа, они прошли через ворота и оказались в квартале, где селились бояре и располагались органы управления. Улицы были шире, здания солидней, людей меньше, воздух чище.
Стражник притащил Ивана в каменную башню, на верхний этаж, где была приемная наместника. И тут разбойнику стало по-настоящему стремно. Вдруг наместник уже знает, кто он такой и чем промышляет. Не имея возможности сбежать, он шел на встречу неизвестности. Стражник постучал в нужную дверь и завел Удалого внутрь.
В приемной наместника было сильно накурено и там царил полумрак, так как ставни окон были прикрыты. Наместник — суровый с виду дядька средних лет, сидел за столом и курил трубку. Он жестом указал Ивану на стул, а стражнику на дверь. Стражник вышел, Иван присел.
— Как тебя звать? Откуда родом?
— Иван Удалой из Первограда.
— Наемник?
— Работаю на тех, кому нужна охрана, в основном на торговцев.
С минуту наместник молчал. Он сверлил Ивана взглядом, отчего тому становилось все более не по себе. Вскоре посыпались вопросы.
— Откуда шел караван?
— Глухие Куцки.
— Путь не близкий и опасный. Большаки кишат разбойниками.
— Так и платят не плохо. Должны были заплатить.
— Кто тебя нанял?
Этого Иван и ожидал, своими расспросами наместник проверял его. Не доверяет ему этот сукин сын, правильно делает. Разбойник отвечал, следуя легенде, придуманной его главарем Лютогостом.
— Велизар, бывший кузнец. Сейчас он главный в той деревне.
— Что везли?
— Много чего, кузнечные изделия, гончарные, воск, меха, еще что-то. Я всего не знаю.
Отложив трубку, наместник немного помолчал. Затем встал и подошел к Ивану.
— Немного не доехали, — сказал он, на что Иван тяжело вздохнул и кивнул головой. — Тебе повезло, в живых остался, в отличии от других. Что с рукой?
— Перелом.
Наместник взял травмированную руку разбойника и положил ее на стол, крепко прижав ее своей.
— Время сейчас смутное, — говорил наместник снимая с ноги сапог, — творится черти что, никому доверять нельзя.
Произнеся последние слова, наместник вмазал со всей силы по травмированной руке каблуком сапога.
— Эх, ебать! — скорчившись от боли, выкрикнул Иван.
— Ты из шайки Лютогоста?! Отвечай!
— Нет!
Еще один удар.
— Клянись своей жизнью!
— Клянусь, сука!
Еще удар.
— Ты разбойник?!
— Нет, блядь!
— Врешь, собака!
— Ни хуя!
Наместник решил сменить тактику допроса и понизил тон:
— Говори мне правду. Когда приедет Дубыня, он все равно выведет тебя на чистую воду.
— Не вру я, хоть ты меня убей, — стиснув от боли зубы, прошипел Иван. — У меня даже грамота была с собой.
— Да, я ее видел. Может, ты ее украл.
Наместник нанес еще один удар сапогом по травмированной руке.
— Не крал я ее! Меня наняли! — выл от боли разбойник, но стоял на своем. На самом деле грамота была поддельная.
Наместник вновь замахнулся, в этот момент Иван был близок к тому, чтобы сдаться и рассказать правду, но наместник выдохнул и опустил сапог.
— Ладно, я верю тебе.
— Ты уж не серчай на меня, Ваня, — сказал наместник, сидя за столом напротив Ивана, прижимавшего пульсирующую болью руку к груди. — Зайди еще раз к знахарке, она подлатает руку.
Наместник снова закурил.
— Кем был до Мрака?
— Я был витязем в дружине Святогора, — Иван сказал правду, но о том, что когда-то переметнулся на темную сторону он, конечно, умолчал. — Только дружины-то больше не осталось.