Наделенных Даром наследников древних родов, которые, конечно же, явились сюда по зову совести. И представляли исключительно собственные фамилии и не носили знаков отличия армии его величества.
О том, как именно они пересекли границу, я не стал даже спрашивать — у младшего Морозова наверняка было достаточно друзей на юге страны, чтобы высадить на пляжи Черноморского побережья хоть десяток полков с вертолетами и тяжелой техникой. И я мог только догадываться, какие еще силы уже совсем скоро поспешат отгрызть хотя бы кусочек ослабевшей Империи — и на чьей стороне они выступят.
Но даже это никак не могло стать поводом идти на уступки.
— Доброго дня, ваша светлость.
Я и не подумал встать, чтобы поприветствовать гостя, хоть его титул и был неизмеримо выше моего «благородия». И извиняться за получасовое ожидание, конечно же, тоже не стал — не то чтобы мне так уж хотелось напомнить иберийцу, кто здесь хозяин, однако даже самое обычное проявление вежливости он вполне мог трактовать, как слабость — и сделать выводы.
В корне неверные выводы.
— Доброго дня, господин прапорщик.
Дон Диего изобразил поклон. Настолько учтивый и глубокий, что едва прикрытое издевательство в самом обычным обычном соблюдении дипломатического этикета заметил бы даже слепой. И не только в самих движениях, но и в обращении — в соответствии со званием младшего офицера гардемаринской роты.
— Можете называть меня «господин советник», ваша светлость, — ядовито отозвался я. — Или по имени и отчеству — как вам будет угодно.
Дон Диего дернулся, недовольно сдвинул брови, но от комментариев все же благоразумно воздержался. Я не постеснялся спустить его с лестницы при свидетелях и в куда более обязывающей к соблюдению этикета обстановке. А уж сейчас, после боя, на южной окраине Воронежа…
Как говорится — война все спишет. К примеру — внезапную и трагическую гибель иберийского посла, случайно угодившего под атакующий элемент запредельной мощности… Вряд ли дон Диего всерьез опасался за свою жизнь, однако желания дерзить у него явно поубавилось.
— Как вам будет угодно… господин советник. — Издевка из голоса, впрочем, никуда не делась. — Полагаю, вы знаете, зачем я здесь.
— Полагаю, для того, чтобы снова бросаться угрозами. — Я постарался, чтобы мой тон прозвучал не менее вызывающе и высокомерно. — Которые меня ничуть не страшат. И которые вы, вероятнее всего, даже не сможете осуществить. Будь у его величества Альфонсо достаточно желающих умирать за Матвея Морозова — об этом уже трубили бы на всех новостных каналах. Я, знаете ли, имею привычку следить за телевидением в солнечной Иберии. — Я коснулся лежащего на столе закрытого ноутбука. — И должен заметить, что ничего подобного в эфире не было. Ни сегодня, ни вчера, ни неделю назад.
— Это ничего не значит. — Дон Диего даже бровью не повел. — Мои друзья не из тех, кто любит шумиху. Я уже говорил это, и не поленюсь повторить снова: в Европе достаточно тех, кто готов сражаться за справедливость и честь сословия аристократов. К которому едва ли могут относиться те, кто нарушает свое слово… — Дон Диего изобразил на лице почти искреннее разочарование. — Как и те, кто поддерживает клятвопреступников. Когда-то я посчитал бы за честь пожать вам руку, господин советник, но теперь…
— Теперь вы пожмете руку любому — если на то будет воля вашего монарха. Мне, Матвею Морозову, ее высочеству Елизавете Александровне — кому угодно. И продолжите играть словами, притворяясь, будто вам есть какое-то дело до чести или клятв, которые не стоят ничего, когда дело доходит до интересов держав. — Я махнул рукой. — Впрочем, какая разница? Вы все равно блефуете. И, должен заметить — блефуете не слишком умело. Я достаточно хорошо знаю его величество Альфонсо — и он из тех, кто любит бряцать оружием. И если этого вдруг не происходит — значит, ваша светлость, никакого оружия на самом деле нет и в помине.
— Нет и в помине? — вспыхнул дон Диего. — Что ж, вы убедитесь, что ошибаетесь. И уже очень скоро!
Есть! Кажется, сработало — ибериец заглотил наживку. Годы карьеры в посольстве приучили его держать себя в руках и не говорить лишнего. Но характер никуда не делся. И теперь вся великосветская мишура стремительно облетала, и из-под маски учтивого дипломата проступал тот, кого я знал десять лет назад — прямой, как лом, военный моряк, который всегда предпочитал не болтать, а действовать.
Уязвленная гордность, к тому же помноженная на горячий иберийский темперамент, жгла беднягу изнутри, и дон Диего… Нет, конечно же, не принялся швырять свои козыри на стол одной колодой — и все же явно начал выдавать их куда быстрее, чем собирался, заходя в мой кабинет.