— Работаем, — пробормотал я в рацию, и подтянул ближе тактический планшет, на который выводилась картинка с разбросанных по берегу камер.
Часовые у лодок умерли первыми. Ни один из них даже не успел понять, что произошло, а бесшумно поднявшиеся из воды темные фигуры в аквалангах уже перенесли огонь на основную группу, идущую к периметру АЭС. Никто из гардемарин, просидевших под водой в ожидании десанта больше часа, не заморачивался глушителями, и треск десятка автоматов, раскатившийся над рекой, прозвучал, словно гром среди ясного неба. А когда к нему присоединилось несколько пулеметов, бьющих из прибрежных зарослей, утро окончательно перестало быть томным.
Иберийский спецназ, благородные доны, все, как один, невероятно крутые бойцы и через одного — Одаренные, перестал существовать спустя минуту после начала огневого контакта. Не ожидавшие засады, готовившиеся к скоротечному бою с кое-как вооруженной и экипированной охраной периметра, они даже не удосужились активировать Щиты заранее.
А потом стало уже поздно. Гардемарины вышли на берег, сбросили акваланги и, выстроившись цепью, двинулись вперед, методично и хладнокровно добивая раненых короткими очередями.
Экипажи вертолетов, заходящих для высадки десанта на крыши зданий станции, кажется, почуяли неладное. Все три машины заложили резкий вираж и устремились в сторону реки: то ли чтобы поддержать своих огнем с воздуха, то ли, чтобы свалить по тихой грусти.
Вот только ни первого, ни второго мой план не подразумевал.
— По вертолетам — огонь! — отдал я вторую за всю операцию команду.
И с крыш технических построек к вертолетам по спирали устремились хищные огоньки, оставляя за собой густой, дымный шлейф. Вертолеты отстрелили ловушки, но ракет было слишком много. Первая вертушка расцвела пышным цветком воздушного взрыва и развалилась на части, вторая попыталась выполнить маневр, но пилот не рассчитал высоту, зацепил верхушки деревьев, и машина тяжело ухнула в заросли у самого берега.
Третий вертолет сумел увернуться от двух ракет, но третья попала ему точно в хвост. Потеряв заднюю часть фюзеляжа, вертушка, оправдывая свое название, закружилась вокруг собственной оси и рухнула в воду у самого берега.
Убедившись, что ни одной из машин не удалось уйти, я вскочил на ноги, отбросил кресло, и, пинком распахнув двери штабного грузовика, выпрыгнул из кунга. Гагарин-младший, что-то буркнув заместителю, бросился за мной. То ли не хотел оставлять меня без присмотра, то ли желал лично поучаствовать в завершающей фазе операции. И что-то подсказывало, что второй вариант куда как ближе к реальности.
Выбравшись из машины, я поймал взглядом облако дыма, поднимающееся над верхушками деревьев, и перешел на бег, постепенно сваливаясь в скольжение. Дар пульсировал размеренной, пока еще дремлющей, но готовой в любой момент вырваться, силой… И горе тому, кто окажется на ее пути.
Гагарин изо всех сил старался не отставать, но я все же успел к месту крушения первым. Как раз в тот момент, когда первый из иберийцев выбил дверь десантного отсека и тяжело рухнул на землю, сверзившись с высоты завалившегося на бок вертолета. Он поднял голову, и я даже успел увидеть в его глазах узнавание, сменившиеся ужасом, а в следующее мгновение благородный дон, отправившийся за веселыми приключениями не в ту страну, снова упал на землю, разрубленный пополам.
Внутри вертолета наметилось шевеление, я погасил Саблю и отступил в сторону.
— Зря вы сюда прилетели, парни, — с почти искренним сочувствием проговорил я, формируя над вертолетом заряд атакующего элемента.
Гагарин выскочил на поляну в тот момент, когда мощная Свечка ударила в корпус, превращая сбитую вертушку в погребальный костер. Приняв на Щит ударную волну и целый град обломков, я погасил элемент и повернулся к Гагарину.
Тот бросил лишь один короткий взгляд на пылающие останки вертолета, и одобрительно кивнул — мол, все правильно. Впрочем, я знал это и сам. И не получил никакого удовольствия от того, что только что превратил в пепел с десяток отпрысков, благородных иберийских родов.
Но я их сюда не звал. Они сами пришли — а дон Диего по-другому, кажется, попросту не поймет. Видимо, его светлость из тех, для кого спуск по лестнице с пересчетом ступеней собственной задницей — недостаточно тонкий намек.
Что ж, я умею быть и прямолинейным. И если дону Диего и после этого станет непонятно, что в наши внутренние дела лучше не соваться — это уже его проблемы.
Впрочем, я постараюсь сделать все для того, чтоб и до него, и до его величества Альфонсо Четырнадцатого дошла эта простая истина. Даже если мне при этом придется дойти до самого Мадрида.