— Как вы можете такое говорить? — простонал старший Морозов. — Это же люди… Точно такие же русские люди, как мы с вами… Это наши дети!
— Это ваш сын, Николай Ильич! — Я возвысил голос. — Именно он в ответе за все, что сейчас происходит в южных губерниях. И если у вас, как главы Совета безопасности империи, не хватит духу призвать к ответу зарвавшегося наследник — клянусь богом, я сделаю это сам!
— Вы предлагаете воевать со своим же народом? — осторожно поинтерсовался кто-то из-за широких генеральских спин. — Убивать своих же граждан? Устроить…
— Именно это я, черт возьми, и предлагаю! — рявкнул я так, что вздрогнул даже пол под ногами. — Бросить вызов ее высочеству сейчас, сразу после того, как мы избавились от предателей в Государственной думе и его светлости Георга Брауншвейгского — поступок многократно хуже любой измены. И миндальничать с Матвеем Морозовым — значит продемонстрировать всему миру не только слабость, но и собственную глупость. И все здесь, кто сохранил хоть каплю разума, согласятся, что мятежники должны быть уничтожены. — Я выдохнул, прикрыл глаза и, развернувшись к Елизавете, продолжил уже тише: — Ваше высочество, дайте мне неделю. И обещаю, уже скоро в Петербурге никто даже не вспомнит…
— О нет, ваше благородие. Позвольте с вами не согласиться.
От неожиданности я едва не подпрыгнул. И уже через мгновение все взгляды были направлены в сторону двери, которая только что распахнулась перед тем, кого не ожидал здесь увидеть…
Пожалуй, никто — включая меня самого. Хоть мы и были знакомы с его светлостью Диего Кортесом еще в моей прошлой жизни… И едва ли я назвал бы это знакомство приятным. За пропущенные мною десять лет потомок великого конкистадора успел изрядно постареть: волос на голове стало заметно меньше, острая бородка клинышком поредела и выцвела чуть ли не до белизны, а форма военного флота Иберийского содружества и адмиральские погоны сменились на самый обычный костюм-тройку с галстуком. И только угольно-черные глаза смотрели цепко и внимательно — точно так же, как и раньше. Дон Диего решил продолжить карьеру в посольстве, однако хватки, похоже, не утратил.
И наверняка все это время продолжал гадить изо всех сил — как от имени и по приказу монарха, так и из собственных побуждений.
— Доброго дня, — вздохнул я. — Приветствую вашу светлость. Хоть, признаться, и не могу понять, что иберийский посол забыл на закрытом заседании Совета.
— Но вы, разумеется, понимаете, что я нарушил все мыслимые и немыслимые правила не просто так. — Дон Диего явно от всей души наслаждался эффектом, произведенным его неожиданным появлением. — И вам, и ее высочеству наверняка будет интересно меня выслушать.
— В таком случае — говорите, — ледяным тоном отозвалась Елизавета. — Или не тратьте наше время попусту.
Я мысленно поаплодировал племяннице. Она вела себя именно так, как и следовало будущей императрице, хотя я сам на ее месте, пожалуй, тут же велел бы обнаглевшему дону убираться восвояси. А потом спустил бы три шкуры со всех, кто допустил его визит — от дежурного офицера до караульных.
— Как пожелаете, ваше высочество. — Дон Диего склонил голову. — Считаю своим долгом довести до вашего сведения, что сейчас я буду говорить не только от имени рода герцогов дель Инфантадо, но и от имени древнейших родов всей Европы. И все, что будет произнесено в ближайшие…
— Ближе к делу, ваша светлость, — буркнул старший Гагарин. Похоже, его тоже уже успела утомить пространная болтовня иберийца. — К чему все эти… финтифлюшки?
Дон Диего приподнял бровь. Как и полагалось члену посольства, он владел русским языком в совершенстве. Однако произнесенное Гагариным незнакомое слово все же заставило его удивиться.
Впрочем, всего лишь на мгновение — дон Диего тут же снова взял себя в руки и продолжил:
— Нам всем здесь прекрасно известно, что ее высочество обещала связать себя узами брака с его сиятельством князем Матвеем Морозовым. А слово аристократа, и уж тем более слово наследницы престола должно стоить ничуть не меньше, чем ее подпись на гербовой бумаге. — Дон Диего сделал театральную паузу. — И если оно все же было нарушено, юный Морозов вправе защищать свое законное право — даже с оружием в руках.
На мгновение в зале заседаний стало так тихо, что я услышал, как тикают часы на стене. Потом несколько человек дружно закашлялись от удивление, а кто-то, кажется, даже выругался. Едва слышно, но такими словами, что дон Диего их мог и вовсе не знать.