— Я тоже хочу, — говорю я. — Но я боюсь.
Мы хихикаем.
— Я тоже боюсь, — говорит Рэйчел. — Только не знаю, почему.
— Наверняка они будут убеждать нас бросить курить, — высказываю догадку я.
— Ага. И перестать краситься, — вторит Рэйчел.
— Думаешь, это правда — что они рассказывают об издевательствах над животными?
— Не знаю, — хмыкает Рэйчел. — Должно быть, немного преувеличивают.
— Точно. Иначе было бы просто жуть что.
— Этих уродов посадили бы в тюрьму.
— Вот именно.
— Но я все равно согласна с этими ребятами.
— Да, я тоже.
Так что, прибавив это к нашим самоидентификациям, мы залетаем в своих джинсах в «Бутс» и покупаем свою помаду. Мы смеемся над трагичными лицами моделей в витринах отдела косметики и хихикаем над слабительными средствами и «Дюрексом». О стенде мы больше не думаем, как и о ребятах, мокнущих снаружи под дождем. Мы никак особо не соотносим свои жизни с их. Мы уже позабыли, что собирались больше не ходить в «Бутс». В конце концов, наша любимая помада только тут и продается! Но главная причина в том, что нам кажется: пока мы молоды и вот так валяем дурака, кто-то другой займется делом, кто-то другой подпишет петиции, а мы просто скажем подружкам (которыми непременно обзаведемся), что мы — за права животных. Нам и в голову не приходит, что и стенд, и ребята под дождем могут однажды просто-напросто исчезнуть без следа.
В колледже все точно так, как мы думали. Шмотки в стиле «рокабилли» и «психобилли», девчонки, одевающиеся под панков, и парни, одевающиеся под американских кинозвезд 50-х годов. Однако эти люди смотрят на нас свысока, будто мы еще дети. Нам надо набирать очки, вот только мы не знаем как. Выглядим мы нормально. Любим правильную музыку — хотя дать им об этом знать нелегко. Мы сидим в нашем любимом кафе и мечтаем о том дне, когда будем постоянными клиентами уже столько лет, что наши смешные открытки, присланные из-за границы, повесят на почетное место на стену. Мы строим планы: как сделать так, чтобы другие ребята пригласили нас на свою вечеринку, да как бы проникнуть в пабы, куда все они ходят. Думаем, где бы раздобыть конопли и когда/где научиться правильно ее курить. Изнемогая, ждем, когда же один из тощих парней в черном с нами заговорит.
Однако сильнее всего мы хотим, чтобы на свете было больше вещей, которые мы могли бы купить, и чтобы легче было узнавать, что же мы должны покупать. Мы прочесываем благотворительные распродажи и магазины маскарадных костюмов, и все же до сих пор не вполне понимаем, как стать такими же «трендовыми», как остальные ребята в колледже. Наш стиль мог бы стать куда выразительнее. Рэйчел, начав было заниматься биологией, химией и физикой, переориентируется на биологию, английский и французский. Теперь она не сможет поступить в универ так, чтобы стать ветеринаром, но все интересные люди учатся в гуманитарных классах. Я занимаюсь социологией, английским и французским. В моей группе по социологии учатся чуть ли не самые интересные кадры. В день начала войны в Персидском заливе у нас происходит дискуссия о конце света. Потом мы организуем сидячую акцию протеста.
— Мы думали, что вы обе просто сильно задираете нос, — говорит нам с Рэйчел во время акции девушка по имени Хэрриет. Мы все рассказываем друг другу секреты, дружимся и заигрываем. Хэрриет на пару лет старше нас и только недавно вернулась в колледж после чего-то захватывающего, типа нервного кризиса или наркотической ломки.
— А мы думали, что просто вам не нравимся, — искренне говорит Рэйчел.
И мы начинаем болтать без умолку.
Мы только что стали подружками Хэрриет! После акции протеста она приглашает нас на нашу первую вечеринку. Мы звоним предкам и говорим, что акция продлится всю ночь и что из-за наших политических убеждений нам кажется, что мы обязаны остаться. Когда дедушка говорит в ответ, что гордится мной, ведь я отстаиваю свои взгляды, мне слегка плохеет. Но потом я рассуждаю так: на вечеринку соберутся все участники акции, так что это, считай, ее продолжение. Я не совсем наврала.
Когда Рэйчел звонит своим родителям, они говорят:
— Просто держись рядом с Алисой, она соображает, что к чему.
Вечеринка происходит в сквоте, в огромном особняке неподалеку от Милл-роуд. Ничего замечательнее этого места мы в жизни не видели! Они тут так наладили связь, что в каждой комнате есть секондхэндовский или ворованный телефон, все подключены к единой сети, и, скажем, девчонка, живущая на втором этаже, может звякнуть в гостиную на первый, чтобы ей принесли нормальный косяк. Все здешние обитатели гоняют на великах, половина из коих — ворованные. Они ведут такой же антимейнстримовый образ жизни, какой мы видели в фильмах и журналах!