Еще час.
Теперь мне уже не так весело. Я думаю о том, не выбрал ли я тот же путь, что и мой предшественник, о том, удалось ли моим копиям пройти по одному или обоим разветвляющимся коридорам. Сажи на стенках все больше. И вдруг мне становится ясно, что произошло.
Вихрь невероятно горячего воздуха или даже огня пронесся по шахте и встретил препятствие в виде чистильщика, который просто выполнял свою работу. Существо умерло и застряло в шахте, а потом его завалило мусором, в том числе частями тел.
Это словно война.
Это и есть война.
Еще полчаса, и я добираюсь до конца шахты — не того, каким он был задуман, а раздробленного, обугленного обрубка, который открывается в темную вонючую мерзость.
Я вижу картину невероятного разрушения.
Расплавленный, покрытый трещинами край шахты поднимается на три метра над клубком из разрушенных переборок, труб и фрагментов настила. Я высовываю голову и осматриваюсь.
Я на одной из сторон цилиндрического помещения приблизительно шестидесяти метров в диаметре. Мой вес значительно меньше, чем в начале пути, — возможно, теперь я на полкилометра ближе к центру корпуса. Если пройти еще дальше, гораздо дальше, то раскрутка превратится лишь в досадную помеху — и тогда мой вес уже можно будет не принимать в расчет.
Понять, что здесь произошло, каким это место было раньше и какие функции выполняло, невозможно. Всепроникающий горьковато-цветочный запах вызывает тошноту. Все вокруг покрыто радужной пленкой. Я касаюсь пальцем внешней поверхности стенки шахты; он лоснится. Я подношу его к глазам и даже в тусклом свете оставшихся лампочек вижу, что пленка пытается собраться в капли, организоваться. Мое тело ей совершенно ни к чему.
Я вытираю палец о внутреннюю поверхность стенки шахты, и пленка соединяется с другими переливчатыми пятнами, мигрирует к разлому. Пятна растекаются, пытаясь образовать своего рода «повязку»; пленка хочет покрыть поврежденную поверхность и начать… что? Ремонт?
Корабль умеет чинить себя без помощи факторов? Или же пленка — еще один фактор, живой инструмент?
На противоположном краю помещения возникает движение. Через завалы карабкается что-то большое — цепляется за выступающие части, время от времени останавливаясь. Блестящий черный корпус в виде усеченного конуса с юбкой или бахромой и двенадцать длинных гибких сочлененных конечностей, которые деликатно ощупывают и двигают обломки, словно собирая по частям разбитую вазу. Фигура издает негромкие звуки — «уип» и «уирр» — уныло, ошеломленно. По корпусу, бахроме и расходящимся в разные стороны конечностям бегут полоски синего и красного света.
Какой-то кусок отламывается и летит в мою сторону, по пути задевая коноид. Бахрома идет волнами, конечности ощупывают вонючий воздух. Возможно, это ремонтник — именно его и ожидаешь увидеть среди разрушений. Он оценивает ущерб, и счет за ремонтные работы ему совсем не по душе.
Далеко наверху виден пролом в переборке, а за ней что-то вроде холодного пламени. Через пролом протискивается еще один ремонтник и мчится к товарищу, по пути сбивая другие обломки. Я ныряю обратно в шахту — сверху падает труба, заваливается набок и, покачавшись, замирает. Я снова выглядываю: ремонтники соприкасаются конечностями и с достоинством издают мелодичные трели.
Когда начнется очередное замедление, я попытаюсь перепрыгнуть к пролому — за ним, похоже, еще одна камера. Не знаю, повреждена ли она и можно ли в ней находиться, но вонь, которая стоит здесь, просто невыносима.
Интересно, что станет с мусором во время замедления — как он зависнет, как изменится его расположение? У меня уже есть опыт общения со свободно падающими обломками, и повторять его я не желаю. Конечно, можно нырнуть обратно в шахту и спрятаться, однако нет никаких гарантий, что мусор не завалит отверстие. Нет, мой единственный шанс — дождаться полного замедления и пулей лететь к проему, надеясь на лучшее.
Прикинув в уме расстояние и направление, я ищу относительно гладкую поверхность, от которой можно оттолкнуться.
По какой бы траектории я ни двигался, я сумею преодолеть всего две трети пути. Ширина пролома — три метра: слишком крошечная цель, чтобы попасть в нее с одного прыжка.
В сиянии возникает какой-то силуэт — возможно, голова. Мне плохо видно: едкий воздух жжет глаза, а вытирать их сейчас я не хочу, будет только хуже. Когда перед глазами наконец проясняется, в проломе ничего нет.
Уверен, пленка уже покрыла мою одежду; еще немного, и эта дрянь набьется в легкие и убьет меня.