Камера, заполненная сломанными и мертвыми объектами, тянется от внутренней окружности коридора — туда, где раньше был потолок. Значит, этот путь ведет внутрь Корабля.
Итак, я — в парящей мусорной куче; возможно, здесь мне и место. Чем изначально был этот мусор, я не знаю. Кажется, здесь есть какие-то животные.
Меня охватывает странное чувство. Со мной это уже было. Невесомость мне знакома. Каждое действие вызывает равное ему противодействие. Подобные маневры я часто тренировал — во Сне.
Большие массы опасны даже в невесомости, так как могут раздавить; кроме того, они хорошие точки для наблюдения. Их удобно использовать для передвижения — толчок, полет, остановка. Если ударить тяжелый объект, он сдвинется совсем немного; а вот отталкиваться от маленьких не получится — их нужно кидать.
Немного потренировавшись, я уже свободно летаю по помещению, разглядывая его содержимое. Надеюсь, здесь я найду что-нибудь полезное — или пищу. Однако у вытекших из существ капель вкус отвратительный.
— Ну и вид у тебя.
Высокий нежный голос звучит практически в ушах, на шее чувствуется дыхание. Я между двумя объектами; я лихорадочно отталкиваюсь от одного из них в надежде отскочить от другого и вернуться к отверстию в стене трубы. Я прижимаю руки к телу, разворачиваюсь — и тут замечаю малышку: она парит в воздухе в нескольких метрах от меня. Скрестив ноги и сложив руки на груди, девочка сидит в позе лотоса — еще одно учительское слово. Большие серые глаза наблюдают за мной.
Вид у нее разочарованный.
— Ты жива.
— Да. Но он умер. — Она разгибает руку и показывает на большое существо, которое едва не раздавило меня.
Я отталкиваюсь от еще одного массивного объекта, белого и зазубренного, и тот медленно плывет в противоположном направлении, расталкивая другие обломки и предметы. Один из них — это тело человека. Голова наполовину съедена, ног нет — и одного предплечья тоже. От потрясения я едва не сбиваюсь с курса, но затем исправляю траекторию, толкнув что-то черноватое и резиноподобное, после чего довольно ловко подплываю к девочке.
— Он тоже мертв, — говорит девочка, указывая на изувеченный труп рукой, обмотанной грязной, пропитанной кровью серой тряпкой.
— Эта громадина пыталась съесть вас обоих?
— Нет. Это чистильщик — он не ест, а только убирает. Извини, что так вышло с одеждой, но этого мертвеца уже обобрали. Найдем другого, в штанах.
— Ты грабишь мертвых?
— И всех остальных, кто зазевается.
— А это — куча мусора? Мы на свалке?
Она кивает.
— Чистильщики приносят сюда все — даже мертвых собратьев.
Девочка замечает, что в левой руке у меня книга. Эта книга — мое единственное имущество, именно поэтому я ее сохранил.
— Она моя. — В глазах девочки светится печаль. — Я ее заслужила.
— Правда? — Я подношу книгу к глазам, не желая с ней расставаться, и вижу — то, что я принял за бороздки на последней странице, на самом деле семь групп по семь царапин в каждой.
— Да. Я ее заслужила.
Я медленно кладу книгу в протянутую ладонь.
— Откуда ты?
— He знаю. — Девочка прижимает книгу к груди. На малышке просторная красная куртка и шорты — единственное яркое пятно в этом помещении, заполненном коричневатыми, черными, серыми и грязно-белыми предметами.
— Сколько ты здесь пробыла?
Мне наконец удается протереть глаза и сосредоточить взгляд на самой дальней стене.
— Нужно отвести тебя к воде. Не три глаза, а то в них попадет эта дрянь.
Вода. Меня мучит жажда. Я вспоминаю капли жидкости, падавшей с потолка, — их можно было бы ловить языком.
— Где-то рядом есть вода?
— Возможно.
— Здесь?
— Нет. — Девочка мрачнеет. — Тут просто удобно прятаться.
— Почему ты вытащила меня с холода?
— Мне одиноко, — отвечает она, шмыгая носом. Однако мне кажется, что это не вся правда.
— А что с тем чудовищем, которое тебя схватило?
— Оно попыталось прибрать их, и они его убили.
— Кто?
— Другие — они не похожи на нас с тобой, ну разве что совсем чуть-чуть. Их много разных, и почти все плохие.
Мои знания увеличиваются до таких пределов, что становится не по себе. Я снова дрейфую прочь от девочки, натыкаясь на разную мелочь. У меня столько вопросов… Наши роли поменялись: девочка превратилась в учителя, я — в ученика.