Все промокли до нитки, и от них исходит горький запах пота. Девочка, очевидно, считает ниже своего достоинства обращать на них внимание — пусть даже они и схватили ее.
Просто семейство, которое хочет сфотографироваться.
Смирившись, девочка отводит глаза и вытирает нос.
— Скоро похолодает, — говорит она.
Трое решительно подхватывают ее и бегут по трубе — прочь от меня и мертвого зуборыла с вывалившейся радулой. На мгновение я замираю и смотрю, как тряпки хлопают по спинам. Способен ли я еще чему-нибудь удивиться?
Радула. Черт возьми, откуда взялось это слово? На твоем месте я бы заглянул в словарь…
— Полагаю, это означает, что ты несъедобен, — говорю я зуборылу.
Слышны тяжелые удары — поднимаются переборки. Лучше не отставать — если только эти трое не собираются приготовить из девочки обед. В любом случае нужно идти за ними — хотя бы для того, чтобы ее спасти. Правда, мне уже так хочется есть, что еще немного — и я к ним присоединюсь.
Начинается безумие. Воды нет, пищи нет, кожа на спине, подошвах, коленях, локтях содрана, тяжелые нагрузки и постоянный страх. Кончик пальца на ноге отрезан. Все болит.
Бегу. Оглядываюсь я только один раз: переборки поднимают тело зуборыла к потолку, рассекают на части, и оно скрывается из виду.
Я бегу целую вечность. Второе дыхание — ничто по сравнению с третьим и четвертым. Наверное, в конце концов я упаду и умру, но разницы так и не замечу — ведь мое зрение, слух и все, что осталось от меня, полностью отделено от того, что делает тело.
Бег — занятие довольно монотонное, и поэтому жизнь кажется скорее утомительным бременем, нежели обещанием чего-то лучшего. Сотни метров изогнутой трубы. Затем еще немного изогнутой трубы. И наконец — снова изогнутая труба!
И ни следа троицы с девочкой; они оторвались метров на сто, не меньше.
Я замечаю и другие изменения. Лампочки на стене горят ярче, образуя прерывистые линии. Время от времени на круглых нашлепках сантиметров двадцать в диаметре вспыхивают узоры из полосок.
Наверное, это дорожные знаки: стой, иди, поверни, умри.
Позади огни тускнеют. Холодный ветер кусает за икры и пятки, летающие взад-вперед, словно поршни. Вдруг справа открывается дверь: темная точка вырастает в тускло освещенный овал, достаточно большой, чтобы пролезть. За дверью комната; в ней какие-то угловатые предметы, однако живых существ не видно…
Из груди вырывается стон.
Останавливаться незачем. Не нужно мне было это видеть. В комнате ничего нет — только трупы до самого потолка. Неужели я сделал круг и вернулся к началу? Возможно, это все, что здесь есть.
Маловероятно.
Объект, в котором я нахожусь, огромный.
Метры, километры — единицы измерения постепенно всплывают в памяти. С тех пор как меня выдернули из спального мешка (а ведь я, должно быть, спал, иначе откуда Сон), я пробежал по крайней мере три километра. Судя по кривизне трубы, вряд ли это полный круг. Возможно, я в огромной беличьей клетке, и сейчас что-то ждет, когда я упаду. Зверь, который любит нежирное, усталое, вонючее мясо, напуганное донельзя.
Я замечаю всех четверых — они далеко, нас разделяет расстояние, равное длине футбольного поля. Они маленькие, но видны хорошо. Стоят так же, как и раньше — девочка в середине, — и смотрят, как я бегу. Позади болезненно холодная, пугающая темнота. Крошечные огоньки под ногами тускнеют, приобретая мертвенно-коричневый оттенок, — еще немного, и мне конец, а я даже не успел вспомнить, как меня зовут.
Если, конечно, у меня вообще есть имя.
Сил почти не осталось. Я спотыкаюсь, снова пытаюсь бежать, затем падаю и просто лежу. Переборки грохочут. Кожа примерзает к поверхности, а мне уже почти все равно, однако, собрав остатки сил, я качусь…
Руки хватают меня и тащат. Я плыву и врезаюсь в стену. Трое взрослых людей начинают толкать меня вперед, к теплу.
— Футбол, — говорю я им. — Ад. Радула. Ретироваться. Запоминайте новые слова, ученики, потом будет контрольная.
Девочка приближается. Похоже, она разозлилась.
— Заткнись. Ты еще ничего не знаешь.
— Мы на корабле — бурчу я, болтая головой. — Там нос. Там корма.
Она дает мне пощечину.
Учитель учится
— Учитель задолбал, — говорит она человеку с костяным гребнем.
В ответ он издает гортанное гоготанье, которое затем переходит в свист. Я плыву между ними, прикидывая, хватит ли мне сил защищаться.