Наверху, одной ногой на фальшборте, ждал Декатур.
— Капитан, — крикнул Лафайет, — на нижних палубах чисто!
— Отлично, лейтенант!
Дождавшись, пока пара матросов скользнет по канатам, командир вернулся на кеч.
«Филадельфия» пылала. Языки пламени высовывались из портов и ползли вверх по такелажу. Пороховые заряды в пушках могли в любую секунду воспламениться, а восемь стволов смотрели на «Интрепид».
Носовой швартов выбрали быстро, а кормовой заело. Генри оттолкнул матросов и выхватил саблю. Чуть притупившийся в бою клинок легко перерубил дюймовый канат.
Пламя пожирало кислород, и паруса кеча бессильно повисли. Еще чуть-чуть, и кливер запутается в горящих снастях фрегата. Американцы пытались оттолкнуться от плавучего костра веслами, однако мощный поток воздуха неумолимо тянул их обратно.
Пылающие клочья парусов сыпались с грот-мачты фрегата, как конфетти. У одного из моряков вспыхнули волосы.
— Генри, — прорычал Декатур, — спускай шлюпку и попробуй оттащить нас подальше!
— Есть!
Лафайет, Джексон и еще четыре матроса спустили шлюпку. Закрепив конец на носу кеча, они отплыли и, когда канат натянулся, налегли на весла, отчаянно сражаясь за каждый дюйм. Стоило поднять весла над водой, как ветер отбрасывал шлюпку назад на половину пройденного пути.
— Гребите, сукины дети! — бесновался Генри. — Налегайте!
И матросы налегали. Им противостояли два корабля общей массой шестьдесят четыре тонны и огонь, который засасывал в себя воздух. На шеях вздулись вены; был слышен хруст костей. Смельчакам удалось оттащить «Интрепид» чуть от «Филадельфии», и Декатур поднял грот, который тут же наполнился легким бризом из пустыни.
На крепостной стене мелькнул огонь, через секунду грянул выстрел. Ядро обрушилось в воду далеко позади кеча и шлюпки, но тут же последовала еще дюжина выстрелов. Море закипело: охранники со сторожевых вышек палили из мушкетов.
Команда «Интрепида» налегла на весла, а позади вновь полыхнуло: на сей раз занялись паруса фрегата.
Двадцать минут матросы отчаянно гребли. Ядра поднимали фонтаны брызг. Одно прошило брамсель, в остальном же кеч не пострадал. Сначала смолкли мушкеты, а вскоре достать беглецов не могли и пушки. Обессилевшие матросы с криками радости падали в объятия друг друга. За кормой, в свете пожара, высилась крепостная стена.
Генри подвел лодку под шлюпбалки.
— Превосходно, мой друг! — Декатур улыбался, и на его лице плясали алые отсветы.
Тяжело дыша — ни на что больше сил не осталось, — Генри отдал честь.
Все взгляды были обращены к гавани. Пылающие мачты «Филадельфии» медленно завалились на левый борт. Прощальным салютом загрохотали пушки. Часть ядер ушла в воду, часть угодила в стену.
Команда приветствовала непокорный фрегат ликующим ревом.
— Что дальше, капитан? — спросил Генри.
— Это еще не конец, — ответил Декатур, не отрывая взгляд от горизонта. — Один из кораблей в гавани я узнал. Это «Сакр», что значит «Сокол», командует им Сулейман аль-Джама. Бьюсь об заклад, они уже поднимают паруса и вот-вот кинутся за нами. Паша пленных моряков не тронет — слишком ценна добыча, — а вот аль-Джама захочет отомстить.
— Он же был у них кем-то вроде святого?
— До недавнего времени, — подтвердил Декатур. — Мусульмане называют таких имамами, то есть посредниками между человеком и Богом. Аль-Джама настолько ненавидит христиан, что одних молитв ему недостаточно, теперь он нападает на корабли.
— Говорят, он не берет пленных.
— Да. Хотя паша этому не особенно рад — за мертвых не потребуешь выкуп — над аль-Джамой он фактически не властен. Позволив ему базироваться в Триполи, паша заключил сделку с дьяволом. А еще я слышал, что у аль-Джамы нет отбоя от добровольцев и что его люди пойдут на смерть за своего предводителя. Для обычных пиратов грабежи — это ремесло, средство существования. Еще их отцы и деды нападали на корабли. Сегодня они почти не сопротивлялись, помнишь? Зачем умирать в бою, который все равно не выиграть? Приверженцы аль-Джамы совсем другие. Для них пиратство — священный долг, для которого даже есть специальное слово — «джихад». Они сражаются, не щадя жизни, пока могут забрать с собой хотя бы одного неверного.
Генри вспомнил великана, который накинулся на него и даже раненый продолжал драться.
Был ли он из людей аль-Джамы? Генри не успел заглянуть в глаза арабу, но тот бился с какой-то исступленной яростью, словно уничтожить американца было важнее, чем спасти фрегат.