— В военном флоте служили?
— Никак нет.
Лавада опять ответил по-военному, ответил истово, так как Шаповал ему невольно польстил.
Судоверфь, где некогда работал Лавада сперва в комсомольском комитете, а затем в парткоме, была в тесном родстве с военным флотом. Лаваду всегда восхищала дисциплина, чистота на боевом корабле. Не чета торговому!
«Однако что это я отвечаю, как юнец в строю?» — подумал Лавада.
Он вручил Шаповалу бумаги отчетного свойства, и тот, даже не полистав, отложил их в сторону. Интересует Шаповала прежде всего не число проведенных мероприятий, а жизнь на судне вообще, — как плавалось, каков балл настроения.
Лавада решил про себя, что разговор будет легкий, ни к чему не обязывающий. Новый начальник попросту еще не вошел в курс дела и не знает, чего надо требовать.
— Книгами вас аккуратно снабжают? — спросил Шаповал. — Читать же нечего на многих судах!
— Читаем, — сказал Лавада.
— От скуки и отрывной календарь перечитывать станешь, — усмехнулся Шаповал полными, яркими губами.
— Активные читатели имеются, — сказал Лавада.
Однако Шаповал пожелал узнать, каковы запросы читателей, какие именно книги в почете.
— «Петр Первый», — сказал Лавада, — «Василий Теркин», ну, Шолохов, конечно, — прибавил он, глядя в сторону. Есть ли эти книги в судовой библиотеке, он не знал. Должны быть, вероятно…
— А на стоянке, в иностранном порту, — допрашивал Шаповал, — как вы проводите время?
— Организованно, — ответил Лавада.
— То есть?
— В Александрии, вот… Посещение музея имело место… Один наш радист, владеющий английским языком, провел экскурсию… По линии комсомола.
— Хорошо, — сказал Шаповал.
Никак не угадаешь, что ему еще понадобится! Но больше он не спрашивал. Откинулся и, набивая трубку, заговорил о нововведениях на танкере «Шанхай». Там есть чему поучиться! Свой университет культуры.
— Мы не располагаем силами, — заметил Лавада.
— Вы уверены?
Ушел Лавада от Шаповала с облегчением. А когда очутился на улице, вдруг потянуло назад, что-то объяснить, в чем-то оправдаться. В чем? Ведь никаких упреков он не слышал. Неловко было Лаваде и оттого, что он сказал о той злополучной экскурсии в Александрии. Как-то само сорвалось с языка… Выходит, поставил себе в заслугу, покривил душой. Правда, Папоркова он не назвал. В бумагах, лежащих на столе у Шаповала, о нем написано достаточно ясно…
«Настоящий Шаповал!» — подумал Лавада. С него как будто сбили фуражку. Он ищет ее, ветер лохматит волосы, а прохожие смотрят на него и тычут пальцами.
И дома, в «тылу», не все по-старому. Алевтина подала странный обед: томатный сок вместо супа, котлеты с чесноком, с массой перца.
— Творчество дочери, — сказала Вера. — Болгарский рецепт. Я не успеваю готовить.
И прибавила: часы работы передвинулись, она теперь главный технолог фабрики.
— Ого! — воскликнул Лавада. — Что же ты не поделилась! Я-то плаваю и ведать не ведаю.
— Завертелась, знаешь…
— Еще бы! Ну, поздравляю.
Но радости не было в его голосе. Ишь ты, как вышло! Жена в гору пошла, а он скатился… Ведь его понизили, послав помполитом на судно. Пышные, уважительные формулировки приказа скрыть этого не могут.
— Был я у нового начальника, — сказал Лавада. — Точнее, у будущего.
Зазвонил телефон. Вера долго втолковывала кому-то свойства улучшенной капроновой нити.
— Мужик культурный, — продолжал Лавада, когда жена вернулась к столу. — Интересовался опытом работы. Меня давно знает, — приврал Лавада. — Заочно, через министерство.
Сюда, в «глубокий тыл», имели доступ лишь хорошие новости.
Дочь положила еще котлету.
— Нравится, папа?
— Есть можно, — ответил он и вдруг обозлился: — Мотаешься в рейсе, мотаешься, как черт, и дома не поешь нормально!
Нет, не удалось обмануть Веру. После обеда она спросила его прямо, что стряслось на работе…
И вот теперь они мирно спят — жена и дети, — а он сидит у окна с книгой, раскрытой все на той же странице.
Сперва нехотя, а потом воодушевившись, он выложил Вере все события трудного плавания. С капитаном нет общего языка, вот в чем беда! Алимпиеву милее юнцы, желторотые юнцы, набитые всякими модными веяниями. А что прикажете делать помполиту? Ведь если распустить вожжи, гладить «салаг» по шерстке — они же на голову сядут! Аплодисментов ждать от них? Ну, он не балерина, не тенор, он поставлен партией.
— Твое счастье, Федя, — сказала жена. — Твое счастье, что тебя назначили. Или, может, несчастье.