Тогда я, естественно, выскочила через ту же дверь, что и дядя Вахтанг. На улице я столкнулась с Кремоном.
— Извините! — сказал он и понесся дальше. Я поняла — он преследует дядю Вахтанга. Но какого черта?
Маневр дяди Вахтанга тоже был ясен — за углом у нас здоровенный универмаг, и, раз уж к остановке вовремя не подали автобус, дядя Вахтанг хочет нырнуть в толпу. А потеряться в нашем безумном универмаге — плевое дело. Там прилавки и секции выстроены в виде художественного лабиринта. И не захочешь, а заметешь следы.
Кремон тоже исчез за углом. Он, наивный, еще не знал нашего универмага.
Но эти-то чего не поделили?
Я, соображая, вернулась в цирк, встала в очередь за кофе и пошла звать Любаню. Она как раз копалась в сундуке со сбруей.
— Циглю велел пристегнуть, — мрачно сказала она. — А он хоть спросил — есть у нас эта цигля? Сколько с ним работаю, ни разу ее не видела. Вот разве приспособить?
Она вытащила из кучи длинный ремень, уже здорово потертый.
— Приспособь! — ответила я. — А то он навернется. Ты же видишь, как он теперь хромает. Хрюшка дернется, он наляжет на больную ногу — и кранты.
— Сама знаю.
— Я очередь в буфете заняла. По кофейку?
— По кофейку!
В буфете мы обнаружили неожиданное явление — чету Кремовских. Пить и есть здесь они считают ниже своего достоинства — наверно, пришли кого-то искать.
— А все-таки он интересный мужик, — шепнула Любаня, показав глазами на Кремовского. — Посмотри, опять на нем новый костюм! С ума сойти можно — у него же этих тряпок больше, чем у нас с тобой вместе взятых. А какие фирмовые тряпки!
— Вкус у него есть, — согласилась я, — только очень может быть, что это не его вкус, а ее. Она его одевает так, как ей самой нравится.
— Но ведь ему к лицу, — сказала Любаня. — Во — рубашка к глазам, голубая, полоска на галстуке — к костюму…
— Женский почерк чувствуется.
Но я тоже посмотрела на Кремовского с интересом. Все-таки он похож на Макарова… или был похож. А для меня это много значит. Сейчас я видела его в профиль — и, ей-богу, сходство то возникало, то исчезало. Правда, Макаров одевается куда как проще. Ничего, женится на генеральской дочке — она его приоденет…
От этой мысли мне стало кисло.
Но тут уж я ничего не могла поделать. И Светка с Алкой тоже.
Попив кофе, я вернулась к себе в приемную. Там уже остались одни Буйковы. Они подарили мне шоколадку.
Шоколад мне противопоказан, он еще калорийнее, чем булочки. Но мне стало вдруг так грустно из-за Макарова, что я не могла удержаться. Стресс всегда отступает перед калориями.
Видя мою пасмурную физиономию, Буйковы осторожно спросили, не случилось ли чего, здорова ли я, и вообще. Они добрые, душевные, и хотела бы я, чтобы моя родная мать, увидев, что я хожу, повесив нос, спросила, здорова ли я. Она в таких случаях гонит меня выносить мусорник или мыть посуду.
И меня осенило.
— Очередная чушь, — ответила я. — Задержалась у подруги, не смогли вызвать такси, пришлось переночевать. А мама не верит, что я была в компании. Она бог весть что думает и сейчас явится разбираться в цирк.
— Почему же в цирк? — удивился Буйков.
— Потому что мы были в цирковой гостинице, — объяснила я. — А для нее что цирковая гостиница, что притон пьянства и разврата — одно и то же. Я не придумываю, это ее слова.
— Всякое бывает, — уклончиво сказал Буйков. — Ритуля, поможем девочке? Прикроем ее своими широкими плечами?
Он приосанился. В эту секунду я безумно любила его. Он мне годился в дедушки, но ведь дедушек тоже любят! У меня их два. Одного я вообще никогда в жизни не видела, а второй приезжал к нам три года назад, и что-то у них с мамкой никакой семейной идиллии не получилось. Да и какая там идиллия, когда пришлось жить в одной комнате втроем. А меня те дед и бабка даже никогда к себе не приглашали.
— Прикроем, — согласилась Рита Степановна. — Скажем, что Юля была у нас, пила чай и слушала наши истории. А потом мы ее уложили спать. Так, Юленька?
Я от радости даже не смогла ответить, а только закивала, как Санька, когда он попрошайничает.
— Когда твоя мама должна прийти? Сейчас? — спросил Буйков. — Ну, попробуем ее подождать. Немножко времени у нас еще есть. А если не дождемся — пусть подойдет перед представлением, мы ей все подробно обрисуем.
И они уселись рядом с моим столом, он — напротив, а она — возле меня.
— Но это еще не все, — сказала Буйкова. — У тебя еще какое-то беспокойство. Ну, давай, рассказывай. Я же вижу.
— Любаня, — призналась я. — Я сама не своя из-за Любани. Ее же подозревают, у нее эту сережку чертову нашли! А я знаю, что она ничего не брала!
— И мы знаем, — поддержал Буйков. — Милиция в конце концов разберется. Конечно, нервотрепка… Но Любаня еще день, ну, два подергается — и все выяснится. А Кремовской каково? Одним махом — все золото, все камни! Еще удивительно, что ее утром в больницу не увезли.
— Каким это утром? — удивилась я. Я же точно помнила, что истерика с Кремовской случилась вечером, но что она взяла себя в руки и кое-как, на транквилизаторах, отработала аттракцион. А чтобы на следующее утро с ней что-то случилось — я впервые слышала.
— Во вторник утром, — сказала Рита Степановна. — Ведь мы все про эту кражу знали, можно сказать, заранее.
Рот у меня сам собой открылся.
— Что ты пугаешь девочку! — воскликнул Буйков. — Дай лучше я сам расскажу. Смотри, ребенок побледнел!
Рита Степановна осторожно похлопала меня по щекам.
— Этот ребенок так просто не побледнеет, — сказала она. — Смотри, какие щечки хорошие, розовые! И грима не надо.
— Да, розовые! — кислым голосом проныла я, — Их со спины видать, эти розовые, они в зеркало не влезают!
Буйков расхохотался.
— Девчонки внушили? — сразу сообразил он. — А ты их, дур, больше слушай! Они такой румянец никакой косметикой не сделают.
Но я не стала набиваться на комплименты, а с нетерпением смотрела на Буйкову.
— Ну да, заранее, — повторила она. — Поэтому и на представление опоздали. Мы же договорились с Кремовскими одним самолетом лететь, дневным. Они обещали о билетах позаботиться. А когда мы их тете позвонили во вторник утром — спросить, когда встречаемся, тетя и говорит — да они давно улетели! Им, говорит, звонили и что-то такое сказали, что они занервничали и сразу собрались. И в аэропорт. Поскольку больше о себе знать не давали, то, наверно, улетели.
— И я говорю Ритуле, — вмешался Буйков, — это не иначе их предупредили, что в городе Кремон появился! Вот они и затрепыхались!
— А вы откуда знали, что это из-за Кремона?
— Да он же раз в год обязательно к Кремовской приезжает наследство делить! — усмехнулся Буйков. — У них такая семейная традиция. Только обычно Кремовская к этой встрече готова, а тут опростоволосилась — бриллианты в цирке, а она — в Москве. На дневной самолет мы, конечно, не попали. Прилетели уже в среду, а весь цирк гудит. Ритуля побежала к Кремовской, а та, оказывается, чуть на тот свет не отправилась.
— Ну что ты пугаешь! — накинулась на него Буйкова. — С чего ты взял, что на тот свет? Просто Галина перенервничала, и Валерик из аэропорта, когда приземлились, ее чуть ли не на руках домой доставил. Она его умоляла, чтобы он немедленно шел в цирк и забрал коробку с драгоценностями, а он — нет, я тебя в таком виде не оставлю. Лекарствами ее отпаивал. Потом она задремала, проснулась утром, слабость страшная. Он ее опять лечил, ни за что не хотел уходить. Сказал — да пропади они пропадом, эти блестяшки, твое здоровье дороже! Ну, вот они и пропали… Тоже, конечно, развлечение для пожилой женщины — ночью на самолете летать… Удивляюсь, как она после всего этого аттракцион отработала.