Мэтт, точно только что причастившийся невинный семилетний ангелочек в белом костюме, поднял голову и произнес:
— Иногда, оставаясь, некоторые священники учиняют больше разрушений, чем если бы они ушли.
Эта мысль заставила отца Эрнандеса отпрянуть и упасть в одно из оббитых кресел, созданных для комфорта овец из его стада. Пастор спрятал свое лицо в ладонях.
В наступившей тишине сестра Серафина заламывала старые свои руки и глядела то на одного мужчину, то на другого.
— Нам следует дать друг другу кредит доверия, — обратилась она к ним с призывом. — Нам следует поддерживать друг друга, и идти каждому своей дорогой.
Отец Эрнандес убрал от лица руки и с покрасневшими от боли, совершенно пустыми глазами повернулся к миротворцу.
— Наши дороги такие разные. Не беспокойтесь, сестра. Я соберу все силы для полицейского лейтенанта, — он улыбнулся и потряс головой, словно хотел освежить ее. — Она всего лишь прихожанка, в конце концов. Я слышал покаяние, — это признание заставило Темпл часто заморгать от удивления. Она хотела бы услышать – или лучше даже подслушать – покаяние Моллины. — Я всегда умел успокоить своих прихожан, — затем священник добавил не без тени надменности: – За исключением мисс Тайлер.
— Роль священника не в том, чтобы успокаивать, — заявил Мэтт.
— Влезь в мою шкуру, рыбак! — черные кораллы его глаз загорелись. — Кто не успокаивает, так это Сатана. И он среди нас, будьте в этом уверены.
Влезссссь в шшшшшкуру. Уссссспокаивает. Ссссатана ссссреди насссс.
Темпл слышала шипение, но рядом никого не было, никого, кроме приходского священника с разрушенной моралью. Приходсссской ссссвящщщщенник. И сссессстра Сссерафффина. И Мэт Девайн, который, сссскорее вссссего не был часссстью их празднования горессссти и сссомнения.
— Ты выглядеть усталой, дорогая моя, — сссказала ссссессстра Ссссерафина Темпл.
Она действительно устала, никто не отрицает. Она даже начала заглядывать в сссследующщщщую ссссцену пьесссы-допроссса Моллины. Мой мозссг, думала Темпл, заполняют подозрения, которые шипят сквозь каждое даже самое бессознательное слово. Пардон, она снова каялась, потому что почитала религиозное окружение, в котором находилась. Валаамова осссслица.
Через десять минут их нашла лейтенант Моллина. Нашла, разумеется, без проблем, даже в доме священника. Она скептически оглядела собравшуюся четверку, а потом обратилась к отцу Эрнандесу:
— Мне нужно задать вам несколько вопросов. Наедине.
Остальные трое вышли, даже не пытаясь скрыть свое неудовольствие: никаких «приятного дня» или «до свидания». Потому что день уж точно не был приятным, и они совершенно точно еще увидят друг друга.
— Мне надо поговорить с Пегги, — пробормотала сестра Серафина больше самой себе, чем Темпл и Мэтту. Они были на пути в монастырь.
— Мне тоже, — сказала Темпл. А потом добавила, чтобы подбодрить Мэтта: – Нам тоже.
В конце концов, он в большей степени был вовлечен в смерть мисс Тайлер, чем она. Темпл только покормила ее кошек – всего один раз. Мэтт же совершил последнее таинство.
— Зачем? — спросил он с далеким, озадаченным взглядом.
— Она – единственная, кто расскажет нам, что действительно случилось с мисс Тайлер. Моллина не скажет.
— А Пегги откуда знать? — спросила сестра Серафина, приподняв бровь.
— Она знает ровно столько, сколько Моллина считает приемлемым для рассказа единственному родственнику жертвы. Я надеюсь, что придет время, и все будут умирать моментально, без мучений. Может, появится какой-нибудь метод с обсуждением мотива.
Во время этих слов сестра Серафина и Мэтт обменялись горящими взглядами. Последнее время это происходило часто, как заметила Темпл. Ей было интересно, не те же ли самые подозрения, которые теперь танцевали польку в ее разгоряченном воображении, исполняли медленную вынужденную сарабанду в их сознаниях: отец Эрнандес потерял бы очень много, если бы Бландина Тайлер осталась жива и успела изменить свою последнюю волю – вычеркнуть церковь Девы Марии Гваделупской из завещания. Это опасение и могло привести его к бутылке. Могло ли оно также побудить его на неразумные действия – мучить монастырь и соседние с ним дома: грубые звонки, полуночные бурчания и шипение, жестокое нападение на Петра? Могло ли его беспокойство заставить убить старушку-прихожанку до того, как она выполнит свою угрозу?
Сестра Роза впустила их в монастырь. Они вновь оказались в общей комнате, где над чашкой чая, пахнущей яблоком и миндалем, сидела Пегги Вильгельм. Он давно остыл, а если б был горячим, то, возможно, едкий травяной пар выпарил бы складки беспокойства с миловидного круглого лица Пегги.