Старый кот, который вызвался обучить меня дворовым законам, подозвал к себе и шепнул:
– Послушай, малыш, – такова жизнь. Иногда нужно уступать. Ничего, ты к этому привыкнешь. Ну а кошки… они ещё будут, не волнуйся.
III
После часового шатания по крышам я проголодался, как настоящий дикий зверь, и спросил своего друга-учителя:
– Что вы тут едите, на крышах?
– А всё, что найдём, – смиренно ответил тот.
Его ответ озадачил меня, потому что, сколько я ни высматривал, ничего съестного вокруг не было. Даже запаха еды не летало в воздухе.
Наконец, в одном чердачном окне я разглядел девушку – она готовила обед. На столе рядом с окном, в белой тарелке, лежал ещё тёплый, с аппетитной корочкой, ароматный кусок жареного мяса.
«Ага! Вот и моя еда», – наивно подумал я и запрыгнул на стол, намереваясь как следует пообедать, но барышня увидела меня и с размаху огрела метлой. Я выронил добычу и убежал со всех лап, крича неистовое «мяяяу!».
– Ты что, с луны? – спросил старый кот-учитель. – Каждый котёнок знает, что мясо на столах – не для кошачьих клыков. И есть его можно только что в мечтах! А наша еда – на помойках! Там и надо искать.
Я всё никак не мог понять, с каких таких пор еда на столах не предназначалась для котов. А между тем голод всё сильнее мучил меня. В довершение всего, учитель сообщил, что до захода солнца о еде вообще лучше не думать. Что нужно дождаться темноты. Только тогда дворовые коты выходят на улицу и пускаются в рейд по мусорным бакам.
Дождаться темноты! Он произнёс это так спокойно, как завзятый философ. А я-то чувствовал, что ещё немного – и этот долгий пост доведёт меня до могилы. Ну, во всяком случае, до обморока – наверняка.
IV
Ночь всё никак не наступала. На крыши опустился закатный туман, и я озяб до последней шерстинки! А вскоре и вовсе пошёл дождь – мелкий, холодный, противный. Сильный ветер хлестал меня по усам. Мы спустились с крыши по чёрной лестнице. Какой же мрачной и неприютной показалась мне улица! Тёмная, без единого солнечного лучика, без сияющих крыш, на которых так приятно понежиться. Лапы мои вязли в грязи на мостовой. И я с горечью вспомнил о своих трёх одеялках в шкафу и о пуховой подушке.
Как только мы оказались на улице, мой учитель вдруг будто оробел, съёжился, задрожал всем телом и, крадучись, затрусил вдоль домов, велев мне следовать за ним и не отставать ни на шаг.
Вскоре мой проводник подкрался к большим воротам дома и прошмыгнул под них с довольным урчанием. Я последовал за ним и спросил:
– Чего это вы так испугались?
На что кот-учитель сказал:
– Видел того оборванца с крюком и плетёным мешком за спиной?
– Ну видел.
– Так вот! Если бы он нас заметил, то всё… считай, пропали мы! Он бы нас – в мешок, а потом бы зажарил на вертеле и съел!
– Зажарил?! Съел?! – я был в ужасе и не мог поверить своим ушам. – Что же это за место такое – улица? Мы, значит, голодные здесь ходим, ищем еду, но и сами в любой момент можем стать чьим-то ужином?!
V
К сожалению, мусорные баки за воротами только недавно очистили, и в отчаянии я принялся искать хоть какую-то кучу мусора. После долгих поисков я нашёл-таки пару костей, да и то – все они были в грязи. И вот тогда я понял, что это такое на самом деле – сочное парное мясо на завтрак, обед и ужин.
Мой друг-учитель рылся в помойных кучах с особенным искусством и усердием. Он таскал меня по мусоркам до самого утра, тщательно изучая содержимое каждого бака. Можете себе представить, почти десять часов я мок под дождём и от холода уже не чувствовал собственных лап! Проклятая улица! Проклятая свобода! Как же я тогда заскучал по своей так называемой тюрьме! По уютной тёплой квартире вашей тётушки.