— Посыпьте ей голову пеплом, рассеките ей грудь ножом. — На губах царевича лопнул кровавый пузырь. — Под людское сужденье поставьте, платья лишив, нагишом. Ты отныне не наша, не с нами, с этой ночи сама по себе. Я оставлю на память проклятье, не забудь умереть на заре.
Черная гнилая энергия нави вырвалась из мужских ладоней, устремившись вслед предательнице. Константин закашлялся, подняв на меня мутный взгляд, и растянул окровавленные губы в улыбке.
— Сейчас все будет хорошо, я тебя починю.
— Не надо, — он оттолкнул шпильку, готовую воткнуться в небо. — Пусть эта тварь гниет до самой смерти.
— Хочешь умереть, чтобы сделать проклятье смертельным? — я страшно растерялась, ощущая ужасную беспомощность. — Это глупо! Мы найдем ее, отыщем, куда ведет портал, поймаем этих сволочей…
— Обязательно, — заверил он. — Так и поступите. А я тут немного отдохну… Устал, — пожаловался мужчина по-детски, кладя голову на мои колени. — Побудь со мной до конца, ладно?
В голове стало чисто и пусто, как бывает во сне. «Конечно», — я улыбнулась в ответ, напевая тихую колыбельную. Не счесть, сколько раз я прокручивала в голове этот миг, представляя каждую деталь смерти Кощея. Настойка папоротника, снимающая боль, лежала во внутреннем кармане с первого покушения. Константин благодарно улыбнулся, с трудом выпивая ее до дна, и облегченно закрыл глаза.
Я перебирала черные пряди, ласково уговаривая царевича поспать, забыв во сне горести и печали. Щеки порозовели от морозца, покрывшего инеем лужицу крови, стекшей на пол по тяжелой ткани кафтана. В следующее мгновение моя рука надавила на рукоять кинжала, вгоняя лезвие глубже в еще живого царевича. Он не открыл глаза — только удовлетворенно вздохнул, не переставая счастливо улыбаться. Когда его сердце последний раз ударилось в грудь и остановилось навсегда, я встала, любуясь красивым бледным лицом, поцелованным Марой.
Вот еще, будет труп мною командовать.
— Извини, смерть, я тебе его не отдам. Яга кого угодно из рук Мары выцарапает.
Горячая живая кровь хлынула из моей порезанной ладони. Черное лезвие меча, слишком тяжелое для одной руки, зловеще окрасилось в алый цвет, оставляя глубокие колдовские знаки на отшлифованном обсидиане. Я чертила знаки, дописывая руны бессмертия, увиденные на царском алтаре Кощеев. Кость в центре камня отозвалась пульсацией: навья энергия внутри кабошона тянулась к сладкой крови жрицы Жизни.
Повторив руны остывшей кровью Кощея, я ничтоже сумняшеся провела запястьем по клинку, вспарывая себе вену. Сцеженные капли упали на губы Константина, скатываясь в темный провал рта.
— Вместо молока, — из сумки вылетела пробирка с церковным кагором. — Готовила в подарок Кульпияну, да не пригодилось.
Смешенные кровь и вино исчезли в горле царевича. Колотую рану в груди надо обработать мертвой водой, устраняющей любые увечья на трупе. После детальной проверки свежести и целостности мертвеца я коротко выдохнула, положила скрещенные ладони на грудную клетку и надавила всем весом.
— Раз, два, три, четыре… Давай же, над тобой девушка пыхтит, прояви уважение. Раз, два, три, четыре! Просыпайся, зараза.
Когда плечи затекли от долгого массажа сердца, Кощей вздрогнул всем телом. Густые черные ресницы дрогнули, отбрасывая треугольные тени, и темные, как сама ночь, глаза уставились на меня с нездоровым осуждением.
— Я что, не умер?
— Умер, голубчик, — обрадовалась я, с громким стоном падая рядом. По ногам побежали колючки затекшей крови. — И еще не раз умрешь. Держи, твой личный царский алтарь. С Новым Годом.
С третьей попытки поднявшись на локте, царевич пораженно вскинулся на круглый обсидиан, изрезанный именными рунами.
— Поздравляю с инициацией, бессмертный жрец Кощей.
Глава 36
Константин неумело переставлял ноги, как ребенок, только осваивающий сложную науку прямохождения. Я поддерживала его за плечи, чувствуя, как обливается кровью сердце. Взгляд жреца изменился, сделавшись чернее земли, — еще недавно карие глаза превратились в угли, обжигающие инфернальным светом.
Холодный, как лед, Кощей молчал, глядя строго перед собой, и по бархатному кафтану вились морозные узоры, вынуждая меня мысленно стонать от холода. Температура его тела стремительно падала, пульс практически не ощущался, и вместе с тем руки мужчины наливались силой. На пороге избы Костя остановился, отстранив меня, и сделал глубокий искусственный вдох — отныне ему безразлично, дышать или нет.
«Спасибо», — голос колдуна приобрел предгрозовую глубину, царапающую нервы.