— Ну же, просыпайся! — пальцы сами сжались в кулак и впечатались в широкую грудь мертвеца. — Воскресай!
«Грозди слив и винограда на столе богини Лады, — от бессилия в голове всплыл старый любовный заговор. — По три горсти всем гостям: мертвым, смертным и богам. Суждено любить до гроба, суждено жениться скоро, а бессмертным — память чтить, о любимых слезы лить».
Глаза действительно запекло от слез. Горечь перца и сладость земляники припорошили губы, которые начали зудеть от невысказанной обиды. Бессмысленный, бесполезный заговор, глупые слова:
«Не родился и не жил тот, кто нежности не пил. Не болел, не умирал тот, кто счастья не познал. Взяв богини Лады дар, ожидай сердечный жар. То не ягоды в ладони — боль, любовь, разлука вскоре. И не плод людских садов — плод любви, ее итог. Сладость страсти, горечь слез… Коли смел — люби всерьез».
Жар на губах стал нестерпимым, почти болезненным, и остудить его можно лишь одним способом. Набрав в рот живой воды, я склонилась над Константином, чувствуя себя крайне бесполезной жрицей. Прости… Прости, что оставила тебя одного.
— Прости, — крохотная слезинка упала на мраморную щеку. Побелевшие губы с печатью Мары показались ледяными, поглощая кипящий шепот. — Мне так жаль.
Короткое прикосновение обожгло лютым холодом, и сильная мертвая рука легла на мой затылок, прижимая к мгновенно потеплевшим губам.
Глава 22
Сгрузив дремлющую Фриду со своего плеча, я потянулась, разминая шею. Богиня охрипла от слез и проклятий, вылитых на меня ушатом за отказ взять ее с собой. Дежурить в коридоре почти сутки — не самая здравая идея, но мы с подругой единогласно решили сдуреть. Бабуля отчалила еще ночью, бросив непонятным тоном: «Жить будет». По ее взгляду стало очевидно, что недолго, лет сто максимум.
Зашивать рваную рану я отказалась, руки тряслись как сумасшедшие. Поглядев на иглу, грозящую сделать пару новых дыр в царевиче, бабушка осуждающе цокнула и взялась за шитье сама. Пока ее непутевая внучка орошала слезами исцеляющий орнамент на рушнике, Ядвига профессионально латала трахею.
— Живая вода — не панацея, — ворчала ба. — Особенно Кощеям. Не действует она на них, забыла?
— Так подействовала же.
— Потому что Кощей… — старушка расстроенно махнула рукой.
Больше не Кощей. В припадке отчаяния я бездумно потянулась к живой воде, начисто забыв о сложной природе Кощеевского бессмертия, и случайно вытянула козырный туз. Воистину, нет худа без добра.
Больничный придал царевичу хрупкости, джентльменской утонченности, сделав похожим на загадочного молодого поэта. Белые бинты на шее притягивали взгляд, хотелось подойти и потуже перевязать аккуратный бантик. Сильно туже.
Скользнув в палату, я постаралась придать лицу «покер фейс» или, по-простому, сделать морду кирпичом. Судя по тяжелому взгляду больного, этого самого кирпича моя физиономия очень просит. Разомкнув обескровленные губы, Константин закашлялся.
— Уходи.
— Обязательно, — три капли настойки болиголова упали в стакан.
— Я больше не высший.
— Это правда.
— Незачем меня лечить, — продолжал настаивать Кощей. — Не трать Слово попусту.
Утраченное бессмертие ставит его в один ряд с обычными людьми — теми, кого мелкая нечисть пугает до мокрых портков. Колдуны еще крепятся, сотрудничают с Приграничьем, остальные же боятся или не верят. Слово смерти станет пустыми фразами в устах не-жреца, колдовская сила уменьшится в три-четыре раза.
— Тогда какого Баала ты здесь забыла?! — сорвался больной, откидывая одеяло.
Бинты с засохшими пятнами крови плотно обхватывали спортивный торс, заканчиваясь многочисленными узлами. Карта ранений, иначе не скажешь. Язык не повернется сказать правду: избиение младенца. Кощея застали врасплох, атакуя десятком острых лезвий, заслонивших обзор, а потом одним движением разорвали горло. На вопрос, как он мог подставиться, лицо мужчины исказила судорога.
— Я слышал голос, — он болезненно проглотил снадобье. — Кто-то окликнул меня из леса, а, когда обернулся, тут же ощутил ледяную боль по всему телу. Кажется, я почти узнал этот голос, — пациент поморщился.
— Спрашивать о личности зовущего бессмысленно, да?
— Еще бы, мисс Марпл. Я даже не помню, куда били после. Ничего не помню.
От банальных слов меня окатило жаром. Ладони слегка вспотели, едва удерживая бутылки с зельями. Минуточку…
— Н-ничего? — я от неожиданности начала заикаться. — Вообще ничего?