— Этот мальчик обещал помочь мне. — Василиса потянулась, чтобы потрепать сына по волосам, но тот, нахмурившись, увернулся из-под руки.
— И ты поверила?
— Он дал клятву.
Лютогор впервые глянул на царевича с интересом и снова присвистнул:
— Да ну?! И как же ты её собираешься исполнить, герой?
— Не знаю, — пожал плечами Радосвет. — Что-нибудь придумаю. Если Кощей Бессмертный похитил твою мать и удерживает против воли, как я могу оставаться в стороне? Меня учили защищать тех, кто попал в беду. Особенно если это дело рук твоего отца. Ведь он — наш главный враг.
Лютогор многозначительно глянул на мать и допил чай одним мощным глотком.
— Мам, а ты не хочешь ему рассказать, как всё было на самом деле?
— Зачем? — опустила взгляд Василиса. — Клятва уже дана.
Царевич ударил кулаком в грудь:
— И я от неё не отступлюсь! Так что если хочешь, чтобы твоя матушка стала свободной, тебе придётся сначала выпустить меня.
Лютогор закатил глаза:
— Ох уж эти дивьи! В каждой бочке затычка. Посмотрим, как ты запоёшь, когда узнаешь, что Кощей её не крал. Она, между прочим, сама пошла!
— Это правда? — Радосвет перевёл взгляд на Василису, и та, смахнув слезинку, кивнула:
— Мне пришлось. Я не хотела, но…
— Ляпнула слово, — закончил за мать Лютогор. — Почти как ты.
Царевич на него даже не взглянул, по-прежнему не сводя глаз с Василисы, растерзавшей край своего пояса до некрасивой бахромы.
— Что ж, — он вцепился пальцами в свою пиалу, из которой так и не осмелился сделать ни глотка, — выходит, ты обманула меня?
— Не сказала всей правды. Это не одно и то же.
— И вынудила меня поклясться?
— Неправда! Ты сам так решил. — Её голос становился всё тише, а щёки — всё краснее.
— Если честно, я лучше умру, чем помогу недостойному человеку. — Радосвет по-волчьи почесал себя за ухом (никак не мог избавиться от этой привычки — особенно когда нервничал) и тихо, но веско добавил: — Думаю, теперь тебе придётся рассказать мне всё. А потом я решу, что делать.
Глава вторая. Сватовство Кощея
Плохо быть средней дочерью. Даже в сказках всё самое лучшее вечно достаётся младшенькому любимому детищу. Ну или старшему — по праву первородства. А среднее дитя ни то ни сё: отрезанный ломоть, пятое колесо у телеги.
Вот Василиса и была это самое «ни то ни сё».
Старшая сестрица, Злата, лицом хоть и не вышла, зато умна была не по годам. С малолетства отцу в лавке помогала, даже когда сама, пигалица, ещё до прилавка не дотягивалась и ей табурет приходилось подставлять. Младшая, Даринка, писаной красавицей уродилась: брови вразлёт, глаза синие, как июльское небо, кожа белее снега и каштановые косы аж в руку толщиной. А Василиса так середнячком и вышла: ни умная, ни глупая и нрава самого обычного — ни весёлого, ни хмурого, да ещё и внешность как у серой мышки, нечем полюбоваться. Глаза блёклые, косица худая, сама тощая — метлой перешибёшь. Не была бы дочкой лавочника, всеми уважаемого человека, никто бы на неё и внимания не обратил.
Впрочем, даже те немногие парни, что предлагали ей прогуляться вдоль по улице или попеть песен под гармонь, вскоре начинали звать на посиделки уже не Василису, а одну из её сестёр: либо Злату Премудрую, либо Дарину Прекрасную — так прозывали девочек в Дивнозёрье. А у Василисы даже прозвища не было: Васька и Васька. Одно слово — мышь.
Никто её не понимал, кроме бабки Веданы. Та поила девушку чайком с травами, гладила по голове и всё приговаривала:
— Не кручинься, деточка, наступит и на твоей улице праздник. Вырастешь — поймёшь, в чём твоё предназначение и для чего ты пришла в этот мир. Как я однажды поняла. А ведь тоже в твои годы странненькой слыла. Женихи шарахались, матушка родная, и та сторонилась. Так что своих деток я не нажила, семью не завела, зато, вишь, знахаркой стала. Теперь чуть что — всё Дивнозёрье к бабке Ведане бежит, и из соседней Ольховки тоже едут, и даже из города. Потому что кто ещё, кроме меня, может заговорить боль душевную да сердечную? А скотину заболевшую вылечить? А порчу снять? Никто! Ну, разве что ты со временем сможешь. Ежели будешь учиться усердно.
И Василиса училась. С пяти лет знала, какие травки в какую пору лучше собирать, с десяти уже простенькие снадобья сама могла приготовить, а к пятнадцати годкам, почитай, все заговоры вызубрила — ночью разбуди, расскажет без запинки, как спастись от лихорадки-трясовицы, и от зубной боли, и даже от падучей. Вот только любовным чарам бабка Ведана не учила, хотя девушка и просила. Мол, дурное это дело. Грех на душу возьмёшь — вовек не отмоешься.