— Ох, не верю я этому патлатому, — протянула Марена. — Взгляд у него добренький, а морщинки у глаз злые, острые.
А Лис уже вскинулся, выпятив вперёд острый подбородок. Задело его это обращение: «пустолайка». Помнится, сестрицу Доброгневу дядька Ешэ так приложил за то, что та лает, но не кусает. Только выглядит опасной, а дойдёт до драки — хвост подожмёт — и в кусты. Впрочем, со временем Доброгнева отрастила зубы. Да и Лис уже давно себя щеном бестолковым не считал. На войне-то все, хошь не хошь, клыкастыми становятся.
Ладно. Допустим, он отдаст Серебряный лес просто так. А дальше, коль поладят они с царём, всё случится как и задумывалось. А коль не поладят — наверняка быть войне, и лес можно будет назад отбить. Была не была!
Кощеевич черкнул на бересте своё имя. Молодец из царской дружины передал грамоту Ратибору, и царь, усмехнувшись, свернул её и спрятал за отворот рукава золотого парчового, кафтана. Потом поправил царский венец на лбу и молвил:
— Ну, а теперь говори, зачем звал, Лютогор!
Лис поморщился: как же он не любил это дурацкое имя, батюшкой данное. Впрочем, сейчас это было не важно. Он продолжил писать:
«Моя мать Василиса — смертная родом из Дивнозёрья — была Кощеем насильно в Навь привезена и зачарована. Помоги расколдовать её».
Ратибор мотнул головой так, что льняные пряди плеснули по щекам.
— Да читал я, читал твои записки. Не знаю, что ты задумал, Лютогор, но моего перстня тебе не видать.
Лис почувствовал, как от гнева потемнело в глазах, но быстро взял себя в руки и принялся, яростно постукивая, вычерчивать новое послание:
«Сверх леса отдам изумрудные копи в Змеевых горах».
— Нет, — он сдвинул рыжеватые кустистые брови к переносице.
«Хрустальные тоже. Для ведьм и чародеев хорошее подспорье».
— И речи быть не может!
«Тогда дюжину навьих зеркал?»
Увидев, как загорелись зелёные глаза Ратибора, Лис поспешно дописал:
«Кольцо не навсегда возьму, а лишь на время. Верну, как только растопим синий лёд».
— Врёшь, — поджал губы царь. — Строишь козни, как твой отец. Знаю я ваше вражье племя… когда яблонька крива, то и яблочко у ней с гнильцой.
Лис аж задохнулся. Ведь он ничем не заслужил этих несправедливых слов, но тень отца будто бы всё время стояла у него за спиной.
«Клянусь, это лишь ради того, чтобы спасти мать. Я — не Кощей, мне не нужно чужого царства. К тому же я сделал шаг, как ты и просил. Лес твой. Разве этого мало?»
— А я тебе говорила, — фыркнула Смерть. — Хочешь, напугаем его? Скажем, я могу явиться…
Но Лис отмахнулся и сунул доску прямо под Ратиборовы очи. Царь глянул, прочёл, потом перевёл на Лиса холодный взгляд:
— Мальчик, давай начистоту: мне нет дела до тебя и твоей матери. Ты не можешь предложить мне ничего, что стоило бы перстня. И, если других дел у тебя нет, я пойду. А лес… считай, ты восстановил справедливость. С него всё началось, им и закончится. Пожмём руки, разлетимся, как птицы в небе. Ты ко мне не лезь, и я к тебе не буду.
Услышав отказ, Лис так озлился, что резко вскочил, уронив доску, и сцапал Ратибора за парчовый рукав. Румяные дружинники похватались за мечи, а глаза царя, казалось, стали ещё зеленее от гнева, нижняя губа презрительно оттопырилась.
— Я научу тебя делать навьи зеркала! — проорал Лис, забыв, что Ратибор его не слышит. То ли ему всё-таки удалось докричаться сквозь воск, то ли собеседник умел читать по губам, но на этот раз его поняли.
Лис видел, как сильно — аж до дрожи в руках — царю хочется узнать секрет. Ведь, имея навье зеркало, можно было связаться с тем, кто находится на другом краю света, или на чудеса заморские посмотреть, а то и за злым ворогом проследить.
— Сперва расскажи, как их делать, а я подумаю, чего стоит это знание… — начал было Ратибор, но Лис отчаянно замотал головой и чётко, по слогам, произнёс:
— Так. Не. Пой-дёт.
Он готов был биться об заклад, что дивий царь и на этот раз собирается обвести его вокруг пальца. Ведь тот обещал подумать — ничего более… Пришлось снова взяться за доску и мел:
«Мне известны многие секреты Кощея. Я расскажу всё, что захочешь. Но сперва помоги расколдовать Василису».
— А в услужение ко мне пойдёшь? — хмыкнул Ратибор, потирая ладони. — Скажем, года на три?
Лис кивнул.
— А на пять?
Он снова кивнул, хотя происходящее нравилось ему всё меньше и меньше. Ворот рубахи вдруг стал очень тесным, пришлось немного распустить шнуровку у горла.